EoNA

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » EoNA » Открытый космос » In a twisted desire in a manic disease


In a twisted desire in a manic disease

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

https://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/2/346223.pnghttps://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/2/65939.pnghttps://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/2/46686.pnghttps://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/2/320792.pnghttps://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/2/664743.png

— Castern Fogarta, Matian Rishleid —
осень 2510 года, Система Альфы Центавра, Иннара
– Расскажи, каково быть связанным с древней, жестокой и всесильной тварью?
– С какой, парень?
– С местью.

Attention! События развиваются после следующих эпизодов:
Your monsters have no eyes
The memory of the ancient god

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

2

Через сколько вылет, капитан? – Зашипел механическим голосом динамик на панели управления челнока. – Не видно блять ни зги, за бортом-то, наверное.
Кастерн усмехнулся и перевёл взгляд на верхний угол голографического экрана, где мелкими цифрами высвечивалось текущее время на Иннаре: без пятнадцати два. Иллюминаторы в грузовом отсеке – где сейчас находились оба челнока – отсутствовали, да и сидел Фогарта за панелью управления «Вишты», не славившегося слишком большими углами обзора – но с техником был солидарен: снаружи их пиратский корабль окутывала непроглядная темнота. Малейшие источники света отсутствовали, габаритные огни судна за ненадобностью были отключены, а за бортом «Кэйваторна», пару дней назад приземлившегося на берегу одного из необитаемых островов Иннары, уже третий час стояла глубокая ночь. Неплохие условия, чтобы незаметно пролететь мимо береговых поселений, а значит, немного сократить и так поджимающее время.
А тебе и не надо туда вылезать, – отозвался блондин, параллельно прикидывая, сколько потребуется времени, чтобы притащить в ангар пленника, которого он планировал взять с собой. – Вылет через пятнадцать минут. Всё готово?
Так точно.
Тогда можешь быть свободен, – закончив с настройкой отключения челнока от систем управления корабля, Фогарта откинулся на спинку кресла. Процент выполнения стал медленно подниматься с нуля к ста. По окончании челнок полностью переходил в автономное существование. – Я отстыкуюсь самостоятельно.
Маршрут, по которому должен отправится Кастерн с пленником, не должен был знать никто. Если Фогарта не сможет вернуться и сгинет в тех чёртовых катакомбах вместе с Мэтианом – а Кастерн, к своему неудовольствию, не исключал и такой сценарий – то команда узнает о смерти капитана гораздо раньше, нежели им придёт в голову самостоятельно выяснить, куда и с какой целью улетал их командир. Он оставил зашифрованное сообщение о том, что, если от него не поступит никаких известий, то считать его погибшим. Время, после которого оно отправлялось: пятеро суток. У него будут сутки, чтобы добраться до груза, забрать необходимое и вернуться или же, пойди что не так, четверо суток, чтобы выжить в катакомбах и вернуться к команде. Кастерн был реалистом, смотрел на вещи через призму непростого военного и криминального прошлого, поэтому почти не сомневался, что Ришлейд, эта фейрийская паскуда, захочет свободы, со стопроцентной вероятностью захочет реванша, и предстоящая вылазка – его единственная возможность что-то изменить в нынешней расстановке сил. Окажись Фогарта в подобных условиях, он бы поступал точно также. Возможно даже, попытался бы убить такого врага намного раньше, но хитрости и выдержки Мэтиану было не занимать.
Существовала вероятность, согласно которой Кастерн мог не вернуться. Она существовала всегда, во время любого задания, любых разборок или переговоров, к которым привыкли в преступном мире, но сейчас она была гораздо значительнее. Дышала смертью куда-то в спину, прямо между лопаток. Были причины. У Кастерна во всем этом происходящем, во всём, что он делал, была личная заинтересованность. Личные мотивы. Вперёд его гнали расчетливая ненависть, жажда мести и перекручивающая нервы, глухая, почти не притупившаяся за эти несколько лет боль. Не лучшие спутники для достижения цели, но сколько ни пытался, отогнать их прочь Кастерн не мог. Да и не пытался уже.
«Отключение выполнено, – прозвучал механический голос системы, выдёргивая блондина из мыслей. – Челнок переведён в автономный режим. Включить ручное управление?»
Да, включай, – продолжая сидеть откинувшись, Кастерн провел по волосам, ненадолго сжал их на затылке, медленно выдохнул. Отпустив пряди, отвел руку назад и взялся за изголовье. Голову откинул затылком на спинку, вперивая взгляд в потолок челнока. Смотреть там, в общем-то, было не на что: только иссиня-чёрная, словно бархатная поверхность, поглощающая любой свет.
«Управление переведено на ручной режим» – оповестила система через несколько секунд.
Запусти двигатели и подготовь челнок к отстыковке.
«Выполняю»
«Необходима временная синхронизация с системой корабля для маневрирования. Подтверждаете?»
Да, подтверждаю, – с потолка Кастерн перевёл взгляд за лобовое стекло челнока, где раскинулся огромных размеров ангар. В это время здесь, за исключением самого Фогарты и техника, который уже ушёл, не было никого из команды. Тишина втискивалась в открытое боковое окно, пока её не нарушил гул включившихся двигателей. – На остальные команды тоже даю подтверждение. Управление «Вишты» только от моего лица.
«Принято, капитан»
«Идентификация?»
Поставь мои биометрические данные, пульс и артериальное давление.
«Выполнено»
Теперь выпусти меня отсюда.
Боковая дверь челнока, расположенная на одном уровне с панелью управления и подлокотниками, глухо щелкнула замками и с шипением отъехала наверх. Кастерн поднялся с кресла, вылез из кабины, перекинув через край сначала одну ногу, затем другую и легким прыжком приземлился на пол ангара: «Вишта», напоминающий больше истребитель, стелился по земле и был не больше двух метров до уровня кабины. Откидывать лестницу стало бы пустой тратой времени. Распрямившись, Кастерн закрыл дверь челнока дистанционно с пада и, не дожидаясь, когда она опустится до конца, направился прочь из ангара. Звук его шагов глухо отдался в почти пустом пространстве. Отсюда до камер, где держали пленников, было несколько минут пути.
Изолятор находился на одной палубе с грузовым отсеком, стыковочным шлюзом и пыточными. За массивной, бронированной дверью, ведущей к камерам и увенчанной по центру узким окном, простирался прямой, как стрела, коридор. Как и весь интерьер корабля он был выдержан в тёмных тонах, с не слишком яркой, холодной подсветкой вдоль верхних и нижних плинтусов. Поочередно, считывая тепло появившегося в дверном проёме человека, включились потолочные лампы. Убежали, освещая коридор, до самого его конца. Кастерн переступил порог, дверь за ним автоматически закрылась. По обеим сторонам шли одиночки. Штук двадцать, не больше, наглухо закрытые, исключительно механические замки. Дистанционно вскрыть их не предоставлялось возможным, изнутри – тем более. Тюремные карцеры и палаты психбольниц в их прототипе навевали не подлежащие сомнению мысли об исключительной надежности. Спроектированные и построенные для пленных врагов и дезертиров, камеры составляли такую же неотъемлемую часть военного корабля, как и его вооружение. Вооружение на «Кэйваторне», больше десяти лет назад сошедшего с эссианских военных верфей и несколько раз поменявшего не только командование, но и сторону закона, давно стояло другое, а вот изоляторы служили верой и правдой единственному своему назначению: надежно держать людей в плену до тех пор, пока не будет решено их выпустить. Или уничтожить.
Сейчас на «Кэйваторне» находился всего один пленник – Мэтиан Ришлейд, но Кастерн не соврал бы, если б сказал, что значение и важность этого пленника были колоссальны. И пиратская сволочь, уже неделю запертая в одной из дальних камер, об этом если не знала, то очень хорошо догадывалась. Не значимых людей не разыскивают по всей Системе, предварительно, чтобы выйти на след, убив приближенных людей, не загоняют угол в течении нескольких дней и не пытают в допросных, а потом не вытаскивают с того света при попытке самоубийства. За не важных людей такую цену не платят. Слишком очевидная истина.
Фогарта остановился напротив двери. Вытащил ключи из кармана куртки, повернул замок. Тот бесшумно открылся, дверь с шипением отъехала в сторону, открывая вид на камеру. Узкое помещение, с высоким трёхметровым потолком, металлически-серыми стенами, единственной лампой под потолком и койкой в противоположном углу, повернутой изножьем ко входу. Если встать с кровати, то места перед лицом окажется не более полутора метров. В это пространство влезал стул, привинченный на все четыре ножки и служащий одновременном и тумбочкой, и местом, куда можно при желании сесть. Сам Мэтиан находился на койке, накрытый тонким одеялом, лежал отвернувшись к стене – Кастерн видел его тёмный затылок с небрежно зачесанными назад волосами, за последний месяц ставшими ещё длиннее. На появление нового лица в камере он не отреагировал, по крайней мере не пошевелился, но рассчитывать на то, что ублюдок спит, Фогарта бы не стал.
Подъём! – Приблизившись, рявкнул Кастерн, и пнул подошвой сапога кровать. Та, привинченная к полу, только дёрнулась, с лязгом врезавшись в стену, к которой стояла почти вплотную. Бросил на одеяло, а по сути пленнику на ноги, захваченную по пути сюда одежду: обычную майку, джинсы, куртку. Обувь – ботинки на шнуровке – отправил на пол. Размер должен быть его. – Переодевайся и на выход. Пошевеливайся. И без глупостей, Мэтиан.
Отойдя на пару шагов, блондин остановился ближе к двери и прислонился спиной к стене. Скрестил руки на груди, вперивая в Ришлейда цепкий, но безэмоциональный взгляд, готовый выцепить малейшую попытку к самоуправству. У Мэтиана в этом замкнутом пространстве, несмотря на отсутствие наручников и кандалов, было не так много шансов с Фогартой поквитаться. Единственный козырь, о котором знали они оба: Кастерн его не убьёт, даже если сволочь нарвётся на проблемы. Просто не сможет.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

3

Ко всему можно привыкнуть: к лишениям, потерям, к смерти и одиночеству. В какой-то момент это проникает под кожу, вплавляется в кровь, срастается с человеком, становится с ним одним целым, и вот уже по следам за ним тянется целый состав того, что раньше казалось нереальным, далёким, невозможным настолько, что всё это точно не про него и точно не с ним. Ведь не бывает, чтобы всё стало настолько плохо, ведь была какая-то жизнь, отлаженная, привычная, его собственная, а не эти руины да пепелище, во что вдруг превратилось настоящее. Но случилось. Стало новой реальностью.
За неделю — вопросов к себе меньше, ненависть почти бескрайняя, страх, неизвестность и белые стены вокруг. К постоянной дряни в крови можно привыкнуть, к боли, терзающей тело, — тоже. Не получается смириться с потерей свободы, с тем, что не увидит больше близких ему людей, что Джайлс металлическим голосом ИИ не ответит на приветствие, не спросит больше, куда они в этот раз. Ледник из застывших чувств тает, обнажая голый массив отчаяния. С каждым вздохом — всё больше, и Мэтиан тонет уже в боли не физической, и, кажется, что сойти с ума очень просто, ещё немного осталось, и упадёт в эту пропасть. Палата сменяется камерой, приближая момент неизбежного. Тиски затягиваются всё сильнее, грозя переломать, измельчить самообладание в крошево, а потом, в один из безликих дней, Томалэн приносит пару психотропных колес с пластиковым стаканом воды и сигареты.
Не вини себя, — Келли, скрестив руки на груди, стоит у двери изолятора изваянием в белом. За его спиной свобода, но туда нельзя. Мэтиану там больше не место.
— Это поможет? — Кивает на таблетки. Стакан в руке ощущается тяжёлым. Это всё вокруг поменялось или сам Мэтиан изменился? Механическая рука всё так же барахлит, и за это невозможно простить.
Поможет, — едва заметно тихо вздыхает, — Сможешь хотя бы поспать.
Они оба знают, что это за таблетки, что с ними будет меньше страха, будет чуть проще жить и вынести то, что Мэтиана ждёт. Кажется странным, что кто-то думает о том, чтобы психика пленника не сломалась.
Мэтиан отсутствующе смотрит в стену перед собой.
Я никому не скажу. Это только между нами.
Взгляд перемещается на врача. Мэтиан, спустя паузу, равнодушно пожимает плечами, на мгновение забыв, что любое движение всё ещё отдаёт в порезанную шею тупой болью. Ему лишь остаётся поверить на слово. Келли уходит, перед тем, как закрыть дверь, коротко бросив:
Не пытайся менять его правила.
И слишком понятно, о чём он. Не выйдет, Мэтиан, хоть что-то изменить: ни очередная попытка убить себя, ни попытка сбежать, ни надежда связаться с кем-то из своих, когда окажется за пределами этого проклятого корабля. А ведь он так и не узнал его имя — об этом странно думать. Почему не спросил даже? Почему какие-то вещи, кажущиеся нормальными, привычными и естественными раньше, сейчас меняются до неузнаваемости? Почему приоритеты становятся настолько другими?
Таблетками Мэтиан закидывается после пары добитых до фильтра сигарет. Тиски хоть немного ослабляют давление. Это действительно помогает. Не думать об этом всём, о смерти своей бесславной, о том, что по его собственной вине произошедшее, а кошмар закончится по совсем иному сценарию. Уплывая в тяжёлое марево сна, Мэтиан успевает подумать о том, что времени не осталось совсем: скоро за ним придут, потому что Келли сегодня напишет в отчёте о своём пациенте, что состояние его в норме. Но он не ожидает, что это произойдёт на следующий день.
Кровать под ним вздрагивает, резко выбрасывая из сна в пугающую реальность.
— Какого, блять, хрена?! — зло плюясь хриплыми матами, Мэтиан автоматически оборачивается, привставая с постели на локоть. На то время, пока заснуть успел, весь кошмар ему показался нереальным сном, а, оказывается, нет: вот он стоит перед ним, такой же, как и был, за две недели, пока не виделись, не изменился ничуть. Мэтиан чётко его помнит, до мельчайших подробностей. Волосы эти белые, металлический взгляд карих глаз, мимику, движения, те чувства, что вызывает — не стереть это, не избавиться больше.
На мгновение язык перестаёт слушаться. Наставили бы на Мэтиана пистолет, и то испытал бы меньший ужас.
— Ты чё припёрся? — И ведь знает, зачем, только вот плохо получается это скрыть, а в голове пролетает лишь одно-единственное "блять."
Вот они: все его шансы, все его страхи, всё в этом одном человеке, стоящим сейчас перед ним ожившим кошмаром.
Принесённая  одежда падает на кровать, и Кастерн коротко излагает всё, что от пленника требуется, а у Мэтиана в голове лишь одно за другим чередуемое — "Сука. Беловолосая мразь," — вот только сделать с этим он не может ничего. Даже сказать, что думает. Молча поднимается с кровати, откинув одеяло в сторону. Собственное тело будто перестаёт слушаться и нормально ему подчиняться. Немеет от ужаса, режущего по нервам. Под босыми ногами пол кажется ледяным. Подняв на отошедшего в сторону Кастерна взгляд, Мэтиан понимает, что блондин никуда не выйдет. Что ж, верное решение, чтобы пленник не мог незаметно с собой забрать что-то, что может послужить ему в качестве оружия, но у Мэтиана ничего такого нет. Пусть Кастерн думает, что пленник уже не пытается изменить свою судьбу. Пусть считает, что он смирился, и всё идёт по плану, всё равно для него это лишь шанс выиграть время.
— Так и будешь пялиться?
Он знает, что это прямой способ показать пленнику, что личных границ у него нет, способ пошатнуть его и без того шаткое моральное равновесие, но всё равно привычно борзеет, вскидывая на блондина уничтожающий, наглый взгляд. Налетает на ответный, но своего не отводит. Усмешка коротко пересекает губы.
На Мэтиане лишь больничные штаны, их до лодыжек сразу стягивает, потом по очереди с каждой ноги, бесстыдно обнажаясь, всем видом говоря: на, смотри. Подцепляет с кровати джинсы, неспеша влезает в них, всё также не отводя взгляда. Застёгивает молнию и пояс, не глядя. Это почти вызывающе, это на грани, Мэтиан чувствует, как внутри что-то больно, с сухим треском, надламывается, и не хочет понимать, что это его собственная гордость. Проще было бы показать, что подавлен, что боится и не сделает даже шага в сторону, но Кастерн вряд ли на его счёт обманывается.
Следом за брюками надевает майку, по очереди влезает в обувь, на этот раз приходится смотреть под ноги. Опустившись на колено, шнурует. Также поочерёдно. Чувствует, как время почти осязаемо утекает прочь, остаётся совсем немного перед тем, как они вдвоём отправятся в указанное Мэтианом место.
Поднявшись и захватив с кровати куртку, подходит к Кастерну ближе, сокращая расстояние до минимально допустимого между ними. Ещё шаг и будет слишком близко.
— Что дальше, капитан? — неотрывно смотря в карие глаза, будто пытается в них что-то увидеть, какой-то намёк на человеческие чувства.
— Мне попрощаться с этой камерой или я сюда ещё вернусь? — Скалится в хищной, наглой улыбке, — Какие у тебя на меня планы, Кас?
Остальное не говорит, но в голове всё равно мимолётно проскальзывает: сдержишь ли обещание отпустить? Что для тебя значит данное слово?

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

4

Мэтиан – прежний. Гордый, своенравный и до зубовного скрежета демонстративно-наглый. Будто и не был пропущен через ад. Будто не было того нападения киборгов-киллеров, не было плена, пыток, избиений и попытки самоубийства. Будто не прошел через чудовищную боль, через насилие – физическое и, куда более страшное, психологическое – через не всегда гуманное лечение корабельного хирурга, медикаментозные приходы и провалы почти спасительного забытья. Будто не было этого последнего месяца, а столкнулся с ним Кастерн, как в первую встречу, на конспиративной, снимаемой квартире. Взгляд почти такой же, как и хорошо ощутимое, несмотря на внешнюю покорность, желание идти до конца. Только теперь вместо знакомых стен – холодная плитка изолятора, вместо привычной свободы – отсутствие даже иллюзии таковой, а вся прежняя жизнь перечёркнута, смята и выброшена, как ненужные, вырванные с корнем страницы. Будучи пиратом, всегда балансируешь на грани, всегда есть риск попасться: врагам, конкурентам или представителям закона. Всегда есть риск не выбраться и лечь в один гроб со всеми своими принципами, стремлениями и планами. Кастерн не сомневался, что Мэтиан попадал в передряги, из которых выйти живым та ещё задача, – репутация этого ублюдка шла впереди него – но именно это столкновение, этот плен и эти обстоятельства – это именно тот пиздец, к которому невозможно подготовиться. Он всегда маячит где-то поблизости, дышит в затылок во время очередных авантюр и настигает удушливым потоком сомнений по ночам, но пока не столкнёшься с ним лицом к лицу – не поверишь. Ришлейд вот тоже не верил, пока его не переломало и не распяло, как на дыбе, на чужом желании мести.
Он был обманчиво прежний. Смотря на него, Кастерн, как хищник чует кровь, безошибочно чуял надлом, расползающийся внутри уродливыми трещинами. Засевший где-то глубоко страх, сделавший чужие движения при появлении в камере блондина ломанными и плохо подконтрольными, чувствовался отчётливее всего. Кастерн слегка склонил голову набок, молча наблюдая, как пленник стягивает с себя одеяло и поднимается с кровати, босой, одетый только в тонкие больничные штаны. Промолчал на его вопрос, нагло брошенный в лицо. Ришлейд мог даже не надеяться, что Кастерн уйдет и позволит переодеться в одиночестве, без лишних глаз. Находясь в плену, он мог забыть про личные границы, даже малейший комфорт и светлое будущее. Не унижают, до сих пор не убили и не изуродовали до неузнаваемости и на том, сука, спасибо. Сочувствия к нему Кастерн не испытывал. Его учили ненавидеть врагов, учили не размениваться на эмоции, на слабости и ненужные, деструктивные мысли. Учили идти до конца, а Мэтиан – лишь средство достижения цели. Пешка, которую он без сомнений пустит в расход. Да, впрочем, уже пустил.
Спорить с приказом пленник разумно не стал. Тонкая ткань одежды сползла вниз, открывая хорошо сложенное, тренированное тело, будто нарочито выставляя напоказ. Кастерн окинул его оценивающим взглядом, с каким учёный смотрит на предмет, интересующий его только с научной точки зрения. Безразличным, холодным и цепким, не обещающим ничего хорошего, будто видел перед собой не человека, а существо, на эмоции и состояние которого можно наплевать. Которого можно только изучать и использовать. За которым можно наблюдать.
Мэтиан был по-мужски красив. Хорошо выраженные мышцы, при каждом движении оживающие под светлой кожей, крепкие ноги, едва заметный шрам на бедре, спускающийся до колена, узкие лодыжки, на одной из которых красовался широкий стальной браслет – система, сводящая на нет любую попытку побега и позволяющая, при надобности, отследить нахождение пленника. Кастерн, дойдя до босых ног, не спешно вернулся к лицу, всматриваясь в острые, будто хищные черты. Чужой наглый взгляд, опрометчиво сквозящий вызовом, усиливал это ощущение.
«Не в том ты положении, Мэтиан, чтобы пытаться ставить условия»
В строгой иерархии пиратского корабля его место было самым последним и самым незавидным. Ублюдку ещё повезло, что в нём заинтересован именно Кастерн, не желающий подпускать к нему ни одного из своих головорезов и полностью взявший шефство над его судьбой. Будущее сволочь ждало однозначное и не самое лучшее, но Фогарта рассчитывал поступать по совести и дать ублюдку шанс. Не обманет – и Кастерн не обманет его.
Принесенная одежда, в которую Мэтиан не спешно влезал, словно выстраивала незримую границу между ними. Закрывала от глаз, давая мнимое ощущение хоть какой-то – личной – свободы. Фогарта молчал всё то время, пока пленник одевался. Наблюдал, не меняя своего положения и оставаясь стоять, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Продолжил на Ришлейда смотреть, когда тот, зашнуровав обувь, наконец подошёл. Он был ниже. Не намного, но ощутимо. Теперь Кастерн видел, заново осознавал этот незамысловатый факт, смотря на Мэтиана сверху вниз.
Капитан Фогарта, – улыбнулся ему блондин. Улыбка, пересекшая лицо, сквозила холодом и едва ощутимо – угрозой. Предупреждением не нарываться. Глаза, пристально смотрящие почти в упор, остались равнодушными. – Мои планы касательно тебя не поменялись. Повторять их я не намерен.
Отклеившись от стены, Кастерн вынул ключи из заднего кармана брюк и перекинул их на кольце. Идти на поводу у Мэтиана он не собирался. Если ублюдку нужны гарантии, то слово Фогарты, данное почти месяц назад, – вот его гарантия. Кивнул Ришлейду по направлению к выходу.
К стене, – оставлять его у себя за спиной Кастерн считал неоправданным и безрассудным риском. – И держи руки, чтобы я их видел.
Со внутренней стороны изолятор открывался обычным ключом и дистанционно – с пада. Сначала Фогарта вбил пароль, держа Мэтиана в поле бокового зрения, затем уже повернул ключ на столько раз, сколько высветилось на экране. Три в одну сторону, один обратно. Дверь, глухо лязгнув замками, поддалась и отъехала в сторону, впуская холодный – гораздо холоднее, нежели в камере – поток воздуха. Кастерн обернулся к Мэтиану.
На выход. Иди вперёд, я скажу, когда поворачивать. Пасть держи на замке, иначе заткну насильно.
Переступив порог, покинул камеру вслед за пленником. За спиной автоматически закрылась дверь. Доставать оружие Кастерн не стал, полагая, что Мэтиану хватит разумности не ввязываться с ним в драку прямо посреди корабля. В противном случае сволочи мало не покажется. У выхода из изолятора также пришлось остановиться. Кастерн толкнул пленника к стене, снова велев держать руки на виду и прислониться щекой к шершавой поверхности. Открыл ведущую отсюда дверь. Коридор, гораздо шире коридора в изоляторе, плавным изгибом уходил вперед. Встретил привычно тёмными тонами, подсветкой вдоль плинтусов и холодным освещением с потолка. Тишина неприятно разбилась звуком шагов. Отсюда до ангара было всего несколько минут пути.
Повернуть пришлось пару раз: уже в конце коридора и в самом ангаре, когда минули ряды с техникой, поднятый и распотрошенный «Фронар», находящий на ремонте и диагностике систем вооружения, и хищные силуэты накрытых тяжёлой тканью лазерных турелей, что были не так давно сняты с влезшего в неравное противостояние с «Кэйваторном» пиратского корабля. Кастерн остановился напротив второго челнока – «Вишты» – обсидианово-чёрного, своими гордыми хищными линиями соответствующему тому кораблю, на борту которого он находился. Разблокировал двери. С механическим шипением на пол ангара спустилась лестница.
Поднимайся, – коротко приказал, вперив взгляд в находящегося чуть впереди Мэтиана. – И без фокусов.
Нацеплять наручники на пленника он не стал, ни тогда, в камере, ни сейчас, когда оказались в челноке. Иллюзия свободы. Призрак доверия. При всем этом, демонстрация собственной власти. Мэтиан мог попытаться изменить расстановку сил в любой момент, но пока Кастерн пристально за ним следил, это становилось невозможно или заранее обречено на провал. Даже при отсутствии наручников.
Фогарта опустился на диван, стоящий напротив другого, кожаного, на котором Мэтиан отлеживался больше месяца назад. Кивнул Ришлейду на него. Их разделяло два с лишним метра и узкий, тяжелый стол без ножек.
Сядь.
Сам оперся локтями на колени. В руках оказался вынутый из-за пояса пистолет. Гибрид, сочетающий в себе беззвучную мощь лазера и обычные, проверенные временем патроны. Подчиняясь заученным, автоматическим движениям, щёлкнули механизмы. Обойма, до половины забитая патронами, оказалась в руке. Фогарта бросил пистолет рядом и вытащил из ящика стола коробку с патронами. Это было единственное оружие, которое он не перебрал, не почистил и не проверил, собираясь на вылазку. Собирался заняться этим сейчас.
Итак, сука фейрийская, расклад такой, – процедил Кастерн, начав поочередно втискивать пули в обойму, и поднял взгляд на Мэтиана. – Я приказываю, ты выполняешь. Никуда не лезешь. Рот разеваешь только по делу. Обойдешься без оружия. Сожрут живущие там твари – это твои проблемы. Не следовало, значит, нарываться.
Подняв пистолет, вбил в него уже заполненную обойму. С металлическим, ступенчатым лязгом оттянул затвор, затем повернул оружие боком к себе, бегло осмотрев. Щелкнул переключателями настроек и вернул взгляд на сидящего напротив пленника.
Напомню ещё раз, – тон стал стальным. Глаза смотрели без тени сожаления, ледяные и жестокие, глаза хищника или человека, который привык причинять боль и убивать. – Вздумаешь самовольничать, связаться с кем-то из своих мразей, завалить меня – один чёрт, – изуродую так, что в зеркале себя не узнаешь, и оставлю в этих ебанных катакомбах. Это ясно?

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

5

— Как скажешь, капитан Фогарта, — делает ударение намерено на "капитана." Ответный оскал режет холодом, пока Мэтиан подходит ближе, — Значит, будешь отдавать сухие приказы и никакого разговора? — Нарывается уже не столь нагло, скорее по инерции, чтобы не показать, что проиграл этот раунд. Ублюдка оказывается невозможно вывести на эмоции.
"Я и забыл, какой он," — намеренно врёт себе сам, прекрасно зная, что не забыл ни единой черты. То, что высокий, выше самого Мэтиана, волосы эти длинные не забыл, то, что светлые, когда-то замаранные кровью до чёрного цвета, чернильный рисунок на руках, текущий контрастными линиями по коже — тоже не забыл. Пусть сейчас блондин одет по-другому, но Мэтиан помнит, как на нём одежда сидела. Помнит подведенные чёрным глаза карие, взгляд, леденящий душу, взгляд убийцы, человека, видевшего, если не всё, то большую часть преисподней. Хотел бы Мэтиан знать, почему так. Вопросом этим задавался, пока равнодушно ночами пялился в белую стену, стараясь лежать неподвижно. Снился ему этот образ, насильно застрявший в памяти, в кошмарах и обычных снах, когда проваливался в медикаментозное небытие почти без сновидений. Когда просыпался — казался наваждением, в мыслях преследовал, напоминал о себе, чтобы в конце-концов явиться перед ним снова.
Теперь с полуметра Мэтиан может рассмотреть его до мельчайших подробностей. Суку эту белобрысую, жизнь ему сломавшую, превратившую в настоящий кошмар. Теперь опять увиделись. И в эти мгновения, пока стоит перед ним, успевает снова прочувствовать весь спектр ненависти к этому человеку. Смотрит прямо в глаза в ответ и опускает взгляд на блеснувшие в чужой руке ключи, лишь когда те, повинуясь отточенному жесту, звякают, переброшенные на кольце. Мэтиан мог поклясться, что настолько же отточенным движением этот ублюдок отправляет своих врагов к праотцам. И также равнодушно.
Молча делает шаг к стене, повернувшись к ней лицом и подняв руки, согнутые в локтях, на уровень головы. У Мэтиана оружия с собой нет, но об этом Кастерну знать не обязательно, вот только наручники пленнику тот надевать не собирается, ясно давая понять, кто хозяин положения и что Мэтиана он имеет, как хочет, как одну из своих шлюх. Злость от осознания этого опаляет не хуже огня, но показывать зубы сейчас Мэтиан не собирается, молчит. Оскалиться сейчас, пытаться выбраться или нарываться — напрямую значит потерять те немногочисленные шансы на свободу, какие ещё могут появиться. У него же в планах бороться за себя до конца, поэтому и действовать стоит в разы аккуратнее, чем привык. Вдох и выдох под контролем, чтобы не было заметно, только вот расширенные зрачки не спрятать. Так же как и ломанные движения, которые были, когда Кастерн только зашёл и заставил подняться с кровати.
На предупреждение тоже разумно молчит, даже не хмыкает в ответ, потому что бесполезно, лишь злить. Мэтиану остаётся лишь молчать, повиноваться и терпеть до момента, когда сможет действовать. Дней, проведённых в заточении, ему хватило, чтобы придумать, как быть дальше, всё просчитать и продумать. Не то, чтобы он был уверен в том, что всё получится, как надо, но попытаться стоило. Без этого он не был бы собой. Ему на руку играл тот факт, что Кастерн не был ни разу в тех катакомбах, куда они собирались идти, а Мэтиан знал их наизусть, лучше родного города. Его же там знала, принимала и не трогала живущая там стая хищников. Оставалось лишь завести блондина на их территорию и дать монстрам понять, что пришедший с Мэтианом человек — враг. План почти безукоризненный, если закрывать глаза на подготовку блондина. В её безупречности Мэтиан не мог позволить себе сомневаться. Поэтому и не мог быть стопроцентно уверен в том, что всё будет так, как надо.
Камера остаётся позади. Минуя небольшой коридор, Мэтиан останавливается, вперивает взгляд в металлическую дверь перед собой. Выход. Вот тот выход, к которому он должен был стремиться всё время, пока находился здесь. Но насколько тот близок, настолько же и недостижим. С корабля не выбраться, — это он понял. Не выбраться даже на тот свет. Но в это короткое мгновение, пока Мэтиан смотрит на дверь, пульс его подскакивает, быстро разогнанный адреналином. Уже чувствуя под щекой холодную стену, Мэтиан понимает, насколько это всё нереально. Как и его прошлая жизнь. Закрыв глаза, он даже не чувствует, что стена шершавая и холодная. Всё как-то мимо. Хочется лишь на свободу. Он думает о ней же, пока минуют коридор и выходят в ангар. Никогда с таким равнодушием Мэтиан не смотрел на воздушные суда, как сейчас. Ему путь туда теперь заказан. И всё же, остановившись перед челноком, который понесёт его прямиком в лапы смерти, он ловит себя на мысли, насколько тот прекрасен. Насколько подходит своему хозяину: такой же хищный, равнодушный и отстранённый. Такой же... красивый? Мэтиан ужасается этой внезапно возникшей в голове мысли. Она пугает до стынущей в венах крови.
Наверх по лестнице он, повинуясь короткому приказу, поднимается молча, также молча садится на диван, который узнаёт безошибочно, как и весь внутренний интерьер челнока. Его он запомнил гораздо лучше и чётче. Помнит, как сидел здесь, как замарал этот диван собственной кровью, только вот не знает точно, сколько времени назад это было. Месяц? Полтора? А, может, и все три? Фантомно начинают болеть переломы и многочисленные раны, оставшиеся тонкими светлыми шрамами на его измученном теле.
Откинув длинную чёлку со лба, зачесав её назад, поднимает взгляд на Кастерна, севшего напротив. В руках того полуразобранный пистолет и пули, втискиваемые в обойму. Мэтиан отстранённо думает о том, что одна из них прошибёт ему голову, когда всё закончится. Милосердно выбьет из него жизнь. Одна единственная, которая будет к нему благосклонна. Ко всем его страданиям.
Слова чужие — мимо: Мэтиан и так знает их смысл. Только вот где-то на подкорке они всё равно привычно фиксируются. И он молчит всё это время, давая Кастерну время, не отводя от него взгляда, не меняя своего положения.
"Сам ты сука."
"Ты не знаешь, кто там есть."
"И так изуродовал, куда уж больше. Если только лицо моё. Жаль. Девчонкам нравится."

Мысли в голове чеканятся в ответ будто сами собой. А Мэтиан всё смотрит на блондина, будто убить его взглядом хочет. Наконец, когда тот замолкает, переводит взгляд чуть выше, ему за плечо, вперив в панель управления, откинутую в интерьере дальше. Та мигает разноцветными маячками. Красиво. А жизнь такая бессмысленная сейчас кажется.
— Сигареты есть? — медленно моргнув, переводит взгляд на блондина снова, — А то курить пиздец хочу.
И чуть помедлив:
— Всё ясно, капитан Фогарта. Тебя и мёртвый поймёт, знаешь? Ты очень убедителен.
Где-то в его голосе проползает сарказм. Почему-то Мэтиан хочет сказать, что не с кем ему связываться, никто отсюда, из этого дерьма, не достанет его, но это будет больше похоже на крик одиночества. Хотя к этому одиночеству он привык. Или ему лишь так кажется? Но вот быть уязвимым перед врагом не хочется. Хотя теперь-то уж какая разница?
— Слушай, я знаю, что убьёшь меня, можешь не делать вид, что сдержишь слово. Так что можем друг от друга всё не скрывать.
Усмехается. Болезненно так, обречённо.
— Мне не с кем связаться, — через паузу, которая оказывается длиннее, чем нужно, — Никто не станет рисковать собой из-за меня. Можешь мне не верить. Так, просто. Подумалось.
И жалость ему не нужна, понимание, наверное, тоже. Зачем сказал тогда? Наверное, чтобы хоть что-то от него после смерти осталось. Где-то в памяти этого блондина. Он последний его противник. Не знал Мэтиан, предположить даже не мог, что его смерть будет выглядеть так, из плоти и крови, как все люди. Крюками за рёбра зацепило это — не оторвать. Его часы начали обратный отсчёт. Остро чувствует это сейчас, как ножом по руке, так же обжигает, так же неотвратимо, так же больно и кроваво. Всё.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

6

Ощущение дежавю, посетившее в этот момент, Кастерн был уверен, коснулось не только него самого. Тот же челнок, на «Кэйваторне» негласно принадлежащий капитану, тот же диван, на котором Фогарта оставил Мэтиана, когда почти два месяца назад забирал его из своей временной базы на корабль, те же роли – пленник и его надзиратель, жертва и агрессор, человек и его убийца. И та же просьба закурить. Вытравить кровь привычной никотиновой дрянью, чтобы заткнулось наконец это навязчивое желание всунуть в зубы фильтр и вместе со вдохом процедить отраву в лёгкие. Чтобы перебить горечью всё то лишнее, что зарождается в голове и натянутых до предела нервах. Отвратительный, порочный круг. Зацикленный, но до зуда по нервам знакомый.
Убрав пистолет сзади за пояс, Кастерн молча полез во внутренний карман куртки. Вытащил пачку сигарет и обычную, неприметную зажигалку, которую купил в одном из переходов наверинской подземки, когда в неподходящий момент закончилась своя. Щелкнув колёсиком, проверил её работоспособность, и всё это – свою полупустую пачку сигарет и зажигалку – отправил на стол и толкнул по направлению к Мэтиану.
Коротко ухмыльнулся на последовавший за просьбой ответ. Сарказм, подобно змее, проползший в чужих словах, не умалял и почти не искажал их смысла. Была в них та правда, та незыблемая истина, которую понимали они оба. Тёмные глаза, не поменявшие своего выражения, смотрели на Ришлейда с немым, но гораздо более красноречивым, нежели слова, ответом. Знает. Всегда знал. В доводах и методах, которые блондину порой приходилось применять, сомневаться не приходилось: люди, так или иначе нужные Фогарте для достижения целей, рано или поздно начинали его слушать. Начинали отвечать. Начинали делать то, что от них требовалось. Цена у каждого за это была своя. Многие ломались сразу, лоб в лоб сталкиваясь со своей новой, чудовищной, вывернутой наизнанку реальностью, гораздо меньше людей сопротивлялись до последнего. Ещё меньше – до последнего своего вздоха. То ли гордые слишком, то ли сильные, не сломленные даже им – человеком, знающим, кого, как именно и как долго стоит пытать. Знающим, как расколоть, завербовать или заставить действовать в собственных интересах. Мэтиан почти не ошибался: случись Фогарте убедить мертвого – он, наверняка, убедил бы и его.
Ришлейда вон тоже – мучительно, долго, через боль, кровь, истерику и чудовищную ненависть – тоже доломал. Почти до конца, оставив протест только на самом дне зелёно-стальных глаз и в колком изгибе мимолетной усмешки. Протест, ощутимый только где-то на уровне интуиции и инстинктов, которые не обмануть. Веры Мэтиану не было – Кастерн повидал таких ублюдков, нечасто, но повидал. Если Мэтиан и притворялся, то делал это настолько правдоподобно, что Кастерн, не будь у него за плечами его опыта, наблюдательности и подготовки, был бы готов ему поверить. В конце концов, смысл имела только цель, средство для её достижения уже было у него в руках, а на остальное, казалось бы, можно опрометчиво закрыть глаза. Но нет, нет и нет. Никаких иллюзий и самообмана. Ни на одну из фраз блондина Мэтиан не возразил, пока Кастерн коротко и методично доносил до него основную идею их вылета, но взгляд пленника – непримиримый и тяжелый – прожигал в Фогарте дыру, убил бы, если б взглядом можно было убивать. Наглядная, лучше всего прочего, иллюстрация и причина не обманываться.
Этот разговор для Кастерна был закончен, он, не намереваясь задерживать вылет с корабля, хотел уже подняться и занять кресло пилота, но произнесенные Мэтианом слова оставили блондина сидеть там, где он сидел. Убирая возвращенные пачку и зажигалку обратно в карман, Кастерн поднял на парня взгляд.
Разговаривать с пленником дольше положенного, дольше нескольких ёмких и исчерпывающих предложений, в планы Фогарты не входило. Любое сказанное слово, любая эмоция и случайный диалог делали из пленника – обычной фигуры, безликой пешки – личность. Человека, за плечами которого целая история и прожитая, без малого, почти половина жизни. Человека, живущего не в голове блондина, на бумагах и в цифре на носителях, не существующего где-то там, в планах и отведенных ему ролях, а вполне себе реального, живого, абсолютно такого же, как сам Кастерн. Ну и что, что они из разных Систем? Всё равно человек, а ценность его жизни – она везде одна. И это было проблемой.
Существовала в психологии такая парадоксальная, опасная, но неизменно закономерная в определенных условиях дрянь, как Стокгольмский синдром*. Симпатия – односторонняя или взаимная – между жертвой и агрессором, проявление сочувствия и понимания между теми, кого, казалось бы, должна связывать злоба и ненависть из-за всей причиненной боли, страданий и насилия. Банальный инстинкт самосохранения жертвы, а на деле – психологическая ловушка для того, кому и так страданий достаточно. Ловушка, в которую мог попасться и сам агрессор. Из всех условий, в которых развивается синдром, Кастерн, создав эту самую травмирующую ситуацию и будучи этим самым агрессором, мог повлиять только на одно: свести на нет контакт с жертвой. Никаких лишних разговоров, никакого взаимодействия, и, как следствие, никакого понимания. Никакой эмпатии – защитницы всего того человеческого, что есть в людях.
Но Мэтиан, заговорив с Фогартой, вынуждал пойти на диалог.
Я не говорил, что не стану тебя убивать, – голос блондина, всё такой же холодный, в тишине челнока звучал спокойно и размеренно, будто Кастерн говорил не о страшных вещах. «Таких гарантий в криминале, Мэтиан, не может дать никто, даже если очень захотеть. Даже если обладать неограниченной властью. Всё потому, что всегда есть вероятность остаться обманутым. Криминал – не образчик честности, настолько рисковать никто не станет». – Я говорил о том, что твоё собственное будущее зависит от тебя самого. Это не иллюзия. Приведешь меня к цели – и я оставлю тебя в живых. Услуга за услугу. Считай, как блять хочешь.
В каком-то минимальном проценте, в какой-то крошечной вероятности, Кастерн допускал мысль о том, что убивать Мэтиана он не станет. Но была проблема – аранельский ублюдок, чёрт его побери, слишком много знал. В результате допросов этих, где хочешь не хочешь, а информацию, пусть самую минимальную, но приходится выдавать, да и сам он оказался очень хорошо осведомленным. Сволочь знала настоящее имя охотника за головами, который пришёл к нему в квартиру за ответами, знала тогда, когда Кастерн рассчитывал на свою полную анонимность. Обманываться насчет связей и информаторов, которыми владел Мэтиан, не стоило. Дохрена знающий, уполномоченный, влиятельный сукин сын. Пиратский, мать его, авторитет. Сообщи он, кому надо, и Кастерну на обозримое будущее проблем хватит. И всё же, вероятность оставить Ришлейда в живых была. Оставить в живых и держать под своим контролем. Фогарта натолкнулся на эту мысль ещё месяц назад, когда только притащил Мэтиана на корабль и в одну из бессонных ночей думал о его будущем, разбирая обстоятельства, условия и все возможные вероятности на составляющие. Натолкнулся и сразу отказываться от идеи не стал.
Чужие слова о том, что за Ришлейдом некому прийти, прозвучали короткой, но цепляющей что-то внутри исповедью. А Мэтиану и терять-то больше нечего: «Риван» похоронен в прошлом, в пепле, боли и оставшихся на память кошмарах, команда почти вся там же – в воспоминаниях и бесконечном чувстве вины, даже если сто раз виноват не был. Пиратская деятельность, лидерство, должность капитана – как тот же пепел. А всё его настоящее и будущее где-то здесь – перед Фогартой, как на ладони. Обманчиво кажется, как решишь, так и будет.
Знаю, – на откровенный диалог не тянуло, да и нельзя, но Кастерн зачем-то ответил. – Но ты та сволочь, за которой не обязательно кто-то должен находиться.
Мэтиан как ни крути – лидер по своей природе. Был капитаном, а в той же криминальной тусовке – репутация тоже однозначная и серьёзная. Не пропадёт тварь. Нет окружения, создаст себе новое. Нет подходящих людей, значит, сможет вывернуться. Всё равно же выберется из западни, только дай минимальный шанс. Чёрт знает, Фогарта проверять это не хотел.
Но не испытывай свою чёртову удачу, – продолжая сидеть, оперевшись локтями на бедра и смотря на парня в упор, продолжил Кастерн. Едва заметно прищурился, будто хотел увидеть Мэтиана насквозь. – Я два раза предупреждать не стану. И не вздумай лезть мне в голову – пожалеешь.
С этими словами блондин поднялся с дивана. Кивком указал Мэтиану в сторону кабины, где рядом с креслом пилота находилось второе.
Иди. Полетишь там, – он мог бы приковать Ришлейда наручниками к стальному поручню, выступающему из обшивки салона челнока как раз рядом с диваном, но пусть у ублюдка будет иллюзия свободы. Иллюзия нормального отношения, когда он делает всё, как надо. Приковывать его блондин не стал, но и оставлять позади, где-то в салоне – тоже не собирался. Самая большая ошибка – это позволить Ришлейду что-либо предпринять.
Держа Мэтиана в поле зрения и пройдя вслед за ним в кабину, Кастерн занял кресло пилота. Привычными автоматическими движениями включил систему маневрирования, настроил двигатели на нужный режим, пристегнулся, чувствуя, как широкие ремни привычно фиксируют в кресле.
«Челнок готов к отстыковке, – сообщил механический голос системы. – Открыть помещение ангара?»
Да, открывай, – отозвался Кастерн, трогая челнок с места и выруливая с места его парковки. Тот, медленно и плавно перемещаясь в пространстве, направился к величественно расходящимся в стороны дверям ангара корабля. Открывшись взгляду сразу за ними, в неумалимо-быстро расползающийся просвет, матово-чёрным непроницаемым полотном втиснулась иннарская ночь. Смотрела необъятной, беззвёздной глубиной.

*Имеется в виду аналогичное психологическое состояние, которое у эссиан, несомненно, имеет своё научное название.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

7

Зачем сказал? Вот так просто и обнажил всё то, что в голове, мыслях, в душе его уже многие дни было, то, что отравляло его, медленно убивая надежду вместе с верой. Хотя, какая уж тут вера в лучшее? Нет этого лучшего будущего. Как только попал сюда — не стало.
И звучало это всё ненужным откровением, лишними словами, случайно сказанными, и ничего, кроме боли, Мэтиану принести не могло. Ему теперь казалось, что этой боли было столько, что он уже перестал её чувствовать, как будто она стала частью его самого, проросла в тонкую сеть нервов, пронизывая тело. С каждым вдохом она была, фантомная, неуловимая, существовала. Незримая, но сильная, осталась в его системе координат.
И теперь снова больно. Странно то, что теперь привычно чувствовать это раз за разом. Обречённый, уязвимый и беспомощный перед врагом — никак иначе себя в этом плену Мэтиан не чувствовал. А сейчас будто сам намерено показал: ломать дальше некуда, изрезанный весь изнутри, от души обломки остались, от чувств — осколки.
И прав ведь: не найдёт его никто, не придёт, не достанет из этого кошмара, на который обрёк себя сам. С ним разделить эту участь был готов только один человек, и он был уже несколько месяцев, как мёртв. Кастерну его жизнь не досталась: его убил кто-то другой, а вот один из близких Мэтиану людей, один из тех, кого он считал почти что другом — если вообще дружба имеет право на существование в этом мире, полном лжи, вражды и желания лёгкой наживы — всё же предал, лишив хоть какой-то надежды, что он, капитан погибшего корабля, кому-то нужен не из корыстных целей. Теперь Мэтиана готов продать даже тот, кто входил в круг близких людей, тот, кого он мог бы назвать семьёй. Но вообще после смерти Ривана он имел полное право сомневаться в верности своих людей, потому что оказался отвергнут даже теми из команды, кто не был в тот момент на корабле: они были не готовы простить ему эту ошибку, унесшую столько жизней, ошибку, допущенную из-за его излишней самонадеянности. Мэтиан и сам себя не простил, вряд ли простит, но сейчас, сидя перед блондином в том же челноке, на котором его забирали в плен, он слишком отчётливо понимает всю плачевность своего положения. Теперь он расплачивается за все те разы, когда удача была на его стороне, расплачивается по этим счетам сполна.
Выбивает сигарету из предложенной пачки, привычным, доведённым до автоматизма движением суёт фильтром в зубы.
— Благодарю, — намерено учтиво, — капитан Фогарта, — и щурит серые глаза, где искрами вспыхивают недогоревшие чувства. Ты же так просил тебя называть?
И лишь делает вид, будто покорный и будет делать так, как надо, как сказали, как велели. А в глазах и голосе — всё тот же сарказм. Не сдамся я тебе, твоим не буду.
Два сухих щелчка колёсика и в лёгкие заползает дым. После одной затяжки Мэтиан тем же путём возвращает зажигалку и пачку сигарет. Они остаются лежать на столе, пока блондин не забирает их. Мэтиан хорошо знает эту уловку: не подпускать, держать на расстоянии. Он уверен, что противник будет придерживаться именно этого плана до конца, пока это будет возможным. Вот только, если физически Мэтиана было не трудно держать на несколько метров от себя, то не пустить его себе в голову было куда сложнее. Кастерн против своей воли, а, может, и считая, что сможет это контролировать, попадается в ловушку. Теперь они оба, с подачи одного и по воле другого, оказываются в ней. Но это единственный вариант, при котором Мэтиан может остаться жив.
— Ты сказал, что отпустишь, — в его памяти почему-то так. Доверять не стоит: сон и явь перепутались давно, смешались, раскроили реальность, сделали другой, перешили, связали с той темнотой, какая живёт в беспамятстве.
Хмыкает в ответ на чужие слова, движением головы отбрасывает чёлку. За время, пока в плену был этот месяц, отросла. Отстричь бы покороче: только мешает.
Не лезь в голову. Так уже залез. Обратной дороги нет. Пока Кастерн поднимается с дивана, Мэтиан успевает незаметно усмехнуться. Удача, сука такая, снова играет с ним. Принять её правила снова, и есть хоть какой-то шанс.
В кабину заходит ожидаемо первым, занимает кресло рядом с пилотом, чуть дольше разбирается с ремнями, потому что здесь их замки совсем другие, не те, какие устанавливают на кораблях в Альфе Центавра. Другая система. Кастерн, видимо, оттуда, но, если бы не корабль, Мэтиан это не заподозрил бы даже. Какое-то неуместное любопытство вытесняет страх. То время, пока блондин включает системы и настраивает челнок, Мэтиан смотрит на него, почти не отводя взгляда. Лишь на пару секунд переводит на лобовое, когда челнок вылетает из ангара в темноту ночи, и снова возвращает его блондину. Продолжает не то, чтобы в открытую пялиться, но рассматривать без особого зазрения совести, и не пытается этого скрыть. Кастерн уверенно и хладнокровно ведет челнок. В голове проскальзывает понимание того, что не самоучка, как Мэтиан, а профессионал. Такой же натасканный в этом, как и в рукопашном, как в стрельбе из винтовки. И то ли нахождение в кресле челнока, когда рядом сидит пилот, а впереди бескрайний космос, даёт ему ложное ощущение, будто всё так же, как раньше, то ли в принципе терять уже нечего, но через несколько минут пути Мэтиан нарушает тишину, где лишь гул двигателей и сухие отчёты системы.
— Я понял, что лезть в голову твою не стоит, — начинает осторожно, понимая, что ступает на тонкий лёд, а дальше как обычно: напрямую, в лоб, — Но так и будем молчать? Сколько нам вообще туда добираться?
И секунду подумав, добавляет:
— Дай угадаю, ты там уже был? Понравилось? — чуть усмехается. Не зло, без сарказма. Как будто хочет прожить оставшиеся ему дни, не находясь в том страхе, какой постоянно с ним есть, прожить, не сожалея ни о чём и ощутив ещё немного свободы.
И о многом ему хочется у блондина спросить, на мгновения даже мысли о смерти уходят на второй план. Но его продали, предали, поймали и скоро убьют. Чтобы смириться с этим ему не хватило месяца, не хватит и тех нескольких дней, что остались. И он даже не знает, что скажет Кастерну, когда тот направит на него пистолет. Или обречённо промолчит? Закроет глаза за долю секунды до выстрела, чтобы не видеть? Или будет упрямо смотреть в чужие глаза? Умрёт на коленях? Или лежа лицом в песке? Точно знает лишь то, что будет убит в плену. Самая бесславная смерть и самая безысходная.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

8

Чужой взгляд, опрометчиво, не прячась, подобно покрытой мелкими иголками перчатке погладил по восприятию, бередя нервы, вызвал острое желание сбросить его с себя, как прикосновение, нарушившее дозволенные границы. Но Кастерн не отреагировал, заталкивая взметнувшееся раздражение обратно в предназначенную для него клетку и не собираясь отвлекаться от управления челноком из-за подобной ерунды. Пусть смотрит. Это то немногое, что осталось пленнику разрешённым: смотреть, наблюдать и запоминать. Выжигать в памяти отведенные ему моменты, пока их не уничтожит пущенная в голову пуля, хотя рассматривать своего палача – последнее, что можно хотеть, оставаясь с ним один на один в замкнутом пространстве. Кастерн всё же усмехнулся, позволяя оставшемуся раздражению переплавиться в угрозу.
Нам не о чем с тобой разговаривать, Мэтиан, – усмешка перетекла в оскал, обнажая зубы. – Не станешь молчать, я заткну тебя насильно.
«И методы, поверь, тебе сильно не понравятся». Он мог бы затолкать ему кляп прям до горла и перевязать сверху ремнём, чтоб не выплюнул, он мог бы отрезать язык и прижечь рану, чтоб не сдох от потери крови, которой у Мэтиана и так осталось не много, в конце концов, он мог просто связать его и посадить в подсобное помещение и оставить там до прилёта. Взгляд, переместившийся на пленника, говорил именно об этом. Молча предупреждал. Никакого диалога, никаких попыток выстроить разговор и зацепить за хоть сколько-то живое, что в нём осталось, иначе пожалеешь. Их не должно ничего связывать, даже слова, сказанные вне того сценария, которого придерживался Кастерн. Лишние слова – это лишние мысли и лишние эмоции. Недопустимая и опасная роскошь. Фогарта слишком хорошо знал, как это работает. Сам допросы проводил, и часто наблюдал, как это делают профессионалы. Когда служил – это была одна из привычных рутин: раскалывать ублюдков, пока соображать не перестанут и выдадут всё, как есть. Подобно спруту, допрос всегда сначала медленно влезает в голову незатейливыми, ничего не значащими предложениями и вопросами, нашаривает и вытаскивает наружу эмоции, провоцирует, а потом становится поздно. Мэтиан, чёрт бы его побрал, слишком долго был в этой игре, чтобы не уметь выуживать информацию. А добиваться своего Ришлейд умел, как ни кто другой. Его биография, мать её, наглядная тому иллюстрация.
Кажется, мы уже говорили об этом, – угрожающе продолжил Кастерн, гипнотизируя взглядом чужие упрямые глаза. Выбить бы их к чёртовой матери, может смелости поубавится. В этих катакомбах, лишенных источников света, всё равно вряд ли понадобятся. – Пасть ты открываешь только по делу и только, когда я разрешу.
А на языке вертелось ответное, злое, навязчивое: «Не понравилось», скребло по трахее, норовя быть высказанным в слух. Не может нравится то, с чем насильно приходится иметь дело. Не может нравится то, подо что приходится подстраиваться, а визит в бесконечные пещеры близ Алны именно таковым и был. Не перейди Мэтиан ему дорогу, Кастерн бы уже давно имел на руках важнейшую и крайне необходимую информацию. Имел бы её ещё долбанный год назад, когда Шэнелл опрометчиво решил перевезти груз на обычном торговом судне и не засекретил информацию достаточно надежно, чтобы до неё не добрались наёмники и пираты. Увы. «Далуэн», координаты которого оказались выгодны проданы не тем людям, был растерзан на части, не получивший своего и пришедший в бешенство Кастерн бросился искать по горячим следам, но Мэтиан спустя пару месяцев, сам того не зная, надежно оборвал свой след вместе с гибелью «Ривана» и почти всей команды. Исчез после на почти полгода, похоронив память о себе в слое пепла и бесконечных слухов. Ярость Кастерна и бессильное бешенство, выворачивающее тогда внутренности наизнанку, было трудно передать словами, они клубились и по сей день, выцвечивая перед глазами кровавой пеленой, однако спустя пару месяцев ему всё же удалось выудить необходимый минимум информации, по крупицам собрать то, что осталось, сопоставить осколки фактов друг с другом, а потом снова выйти на след. Едва заметный, но след. Он нашёл Ришлейда. Потерял год, но нашёл этого ублюдка. Теперь Фогарта уже не остановится ни перед чем, даже если придётся дойти до цели по лестнице из трупов.
Отвернувшись от пленника, он уперся взглядом в разворачивающееся впереди однообразное полотно ночного неба Иннары и едва заметную линию горизонта внизу. У них оставалось меньше часа пути: «Кэйваторн» предусмотрительно был оставлен не так далеко от места, куда они сейчас направлялись. Устроил руку запястьем на штурвале, придерживая его, вторую опустил на бедро – набравший скорость челнок летел вперёд подобно чёрной, стремительной стреле, следуя четко заданному курсу. Оставался почти незаметным на фоне такого же чёрного неба. Эфир на частотах сканирования молчал. Здесь, в этом небе, они были одни.
Спустя минут двадцать горный хребет вспорол небо на горизонте острыми зубцами и стал медленно приближаться, неумолимо надвигаясь огромной гранитной стеной с редкими вкраплениями лесов. Небо за ним клубилось непроницаемой чернотой, не было видно даже звёзд, видимо, надвигались грозовые тучи. Кастерн наклонился вперед к экрану навигатора и, сдвинув карту, нашёл находящуюся дальше по горной цепи гору, у подножия которой находилось заброшенное поселение. Повернув штурвал, Кастерн направил челнок под углом к горному хребту, срезая путь, и стал постепенно снижаться. Переключив несколько настроек на панели, перевёл вооружение челнока в боевую готовность: по прибытии их могло ждать что угодно. Где-то далеко небо разрезали яркие всполохи приближающейся грозы.
Заброшенное поселение, подобно городу-призраку, вынырнуло из-за черты леса и раскинулось внизу многочисленными домами с зияющими окнами, разбитыми узкими дорогами, центральной площадью, пустыми дворами и детскими площадками. Величественный отголосок прежней жизни, что оказалась вытеснена до зубовного скрежета банальными причинами: сложность логистики, отсутствие должного финансирования властями и нежелание проживающих тут людей вкладываться в лучшее будущее, которое, как они полагали, здесь никогда не наступит. Не наступило. Ална осталось отлитой в бетоне памятью о минувших днях, огромным склепом, навсегда лишенном суеты, бегущих куда-то людей и детского смеха. Мёртвое поселение, близ которого были похоронены сведения о прошлом Кастерна и где, с огромной вероятностью, будет похоронен сам Мэтиан. Достойный символизм для такого человека. Достойный, мать его, исход.
Останавливаться Кастерн не стал, пересекая поселение по диагонали, прямо до реки, куда оно выходило несколькими причалами, почти разрушенными до свай и почерневшими от времени и воды. Река спускалась к населенному пункту с горы, плавно изгибаясь по её склону. Челнок снова стал набирать высоту, оставив Алну позади. Мэтиан оказался прав: Кастерн был здесь. И не один раз. Последний – несколько дней назад. Прилетал днём, чтобы проверить обстановку перед тем, как привезёт сюда пленника. Малейшее изменение, любая деталь, оставленный кем-то след или появившиеся, случайно забытые вещи – всё это могло говорить о том, что в этом месте заинтересован не только Фогарта, а значит, это могла быть засада или ловушка. Но ничто не привлекло его внимание в прошлые разы, оставалось прежними и сейчас: то, что Кастерн прибудет сюда с Мэтианом, с большой долей вероятности осталось неизвестным.
На высоте в пятьсот метров река прерывалась водопадом. В прошлые разы Кастерн просканировал пространство за ним, чтобы хотя бы примерно представлять, куда предстоит сунуться, но заходить в одиночку не стал, в этот же раз предстояло отправиться туда с пленником и оружием. Сделать шаг в неизвестность, а она – Кастерн знал – способна принять любое лицо. К ней невозможно подготовиться, а значит, невозможно контролировать.
Снизившись, он припарковал челнок близ водопада. Заглушил двигатели, переключил стелс-систему в режим ожидания, вооружение оставил в боевой готовности и проверил дистанционную связь с челноком. Всё работало без нареканий. Обернулся к Мэтиану.
Поднимайся, долетели, – отстегнув свой ремень безопасности, Кастерн поднялся и забрал сбоку от кресла пилота пистолет. Снял с предохранителя. Кивком головы велел Мэтиану идти впереди него, вглубь челнока. Остановившись у стола, забрал с него подготовленные к вылазке вещи и перекинул через плечо винтовку на коротком ремне, ту самую, из которой застрелил двух наёмников-киборгов в Наверине. Толкнул пленника к выходу из челнока.
Оружие давать Мэтиану не стал, не собираясь рисковать, хотя знал: в этих катакомбах водятся твари, против которых поможет только дальнобойное оружие и отменная скорость реакции. Но никакой гипотетический риск потерять пленника при нападении хищника не стоил риска собственноручно вооружать ублюдка, только и ждущего возможности выбраться на свободу. Предоставь Фогарта ему пистолет и следующее, что Мэтиан сделает – это прострелит ему голову.
Обойдёшься без оружия, – поставил перед фактом, когда дверь челнока уже отъезжала в сторону, открывая вид на едва виднеющийся в темноте водопад. – И это не обсуждается.
Навыков, чтобы обеспечить безопасность другого человека в столь непредсказуемых условиях, Кастерну хватало запросто. В конце концов, убивать Мэтиана он собирался своими собственными руками и тогда, когда придёт время это сделать.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

9

За двенадцать лет, проведённые в криминале, Мэтиан хорошо научился всему, что могло дать хотя бы минимальный шанс не быть убитым. И он хорошо научился это использовать. Настолько хорошо, что, сам на то не рассчитывая и руководствуясь совсем другими целями, пытался вывести своего палача на разговор. Пытался это делать чисто в своём стиле. Тупо плюнув на все звучащие ранее угрозы. Нет, ну а терять-то ему что? Нечего. И всё же. Он оставался смертным человеком, которому достаточно переломить шею. Человеком оставался и Кастерн.
Разговор значил эмоции. Всегда. Тем более между двумя людьми, запертыми не по своей воле в этих убийственных обстоятельствах. Слова, какие возникали между ними, тянули за собой запутанные в сетях полумёртвые чувства, переломанную надежду, острые крюки, застревающие в сознании, которые могут онемением прорезать руку и не дать в самый последний момент нажать на спусковой. Но именно этой цели у Мэтиана и не было, но Кастерн, как животное, чующее надвигающийся шторм ещё задолго до того, как тот становится видимым, распознал в этом угрозу. А Мэтиан парадоксально в последние дни своей жизни хотел узнать этого человека с белыми волосами. Кто он такой? Что его таким сделало? Разве можно хотеть узнать ближе того, кто принёс столько боли, кто бросил его в этот кошмар, кто являлся ему во снах, в медикаментозном бреду и мареве отходняка после наркоза? И всё же слишком много Мэтиан думал о нём, чтобы упустить этот шанс.
Парадоксально тянуло к человеку этому сквозь безвременье, в котором Мэтиан растворялся, когда был в четырёх стенах палаты и камеры, а объяснение этому всё время находилось рядом. Ближе, чем возможно. Маячило тенью, призраком, скользило песком сквозь пальцы, пока в один из дней Мэтиан не поймал его, как надоедливую мысль, за скользкий, почти неосязаемый хвост.
Кастерн спас его. Это вся правда, которую стоило ему знать с самого начала. Это и было причиной, почему к нему невыносимо магнитило.
Он появился в тот самый момент, когда спасение казалось невозможным, когда все мольбы казались неуслышанными, когда любая вера в высшие силы рушилась до основания. Кастерн спас его от ублюдка, вознамерившегося Мэтиана изнасиловать после того, как тот его переломал до состояния, когда он уже не мог сопротивляться, но и не мог потерять сознание. Спас его от чудовищной судьбы, от унижения, от надругательства над его телом и чувствами, от смерти, где последним, что он чувствовал бы, были бы боль, страх, ненависть и беспомощность, самая ужасная и самая страшная. И где главным было бы осознание невозможности хоть что-то изменить. Где на сетчатке и в памяти умирающего мозга выжглась бы вся эта мерзость нечеловеческой расправы.
Именно поэтому Мэтиан и попался в эту ловушку, где ненависть в подсознании его менялась на благодарность за спасение. И он не мог Кастерна воспринимать иначе. Пусть он его держит в плену, а потом убьёт, но такая смерть будет в разы лучше, чем та, какая ему была уготована в том мотеле.
И, раз у него остаются всего-то несколько дней, то стоит их прожить так, чтобы ни о чём не жалеть. Он знает, что не выберется, даже, если попробует, хотя испытать удачу собирается в любом случае, но смерти в глаза уже не боится смотреть. Она за ним уже давно ходит. И слишком долго он её дразнил.
На его слова Кастерн ожидаемо отрезает. Пресекает любые попытки с ним заговорить. Взгляд Мэтиана в ответ темнеет и, когда Кастерн отворачивается к панели управления, скользит вдоль его профиля.
— Ты же не разрешишь, — слова в пустоту. Бессмысленная попытка подразнить монстра, который очень хорошо знает, что делает. Иногда Мэтиан задумывался, а не киборг ли перед ним? Слишком безэмоциональный для человека порой. Киборг, которому из эмоций оставили только ярость и гнев.
Не дождавшись ответа, Мэтиан продолжает смотреть, чуть наклонив голову набок, уронив чёлку на глаза. Рассматривает блондина, изучает, запоминая. Внимательно, цепко, по частям, мелкими шагами взгляда скользя по нему. Как рука его на бедре лежит, как обманчиво расслаблен, как едва заметно щурит карие глаза, смотря в бесконечность, развёртывающуюся перед носом челнока. Как чуть колышутся длинные светлые волосы, как путается в них свет. Как другая рука уверенным жестом лежит на штурвале. И натыкается каждый раз на то, как этот человек уверен и спокоен. В нём нет ничего, что может указать на малейшую брешь в его броне. И Мэтиан продолжает смотреть, потому что темноту космоса он уже видел, а Кастерна так близко, так чётко и так долго — нет. Видит, замечает все детали, все мелочи, едва заметную мимику. И с ледяным ужасом понимает, что тянет. Невыносимо, сильно и парадоксально. Если бы Мэтиану предложили сейчас выбор: он узнает Кастерна хотя бы на двадцать процентов, но после этого сам пустит пулю себе в лоб, то он согласился бы. Всё равно больше не жизнь. Куда он теперь — переломанный, с неработающей нормально механической рукой, со страшнейшим ПТСР, с целым списком врагов, желающих его убить, без корабля, без команды, без будущего? А так будет хотя бы равноценный обмен.
Убирает взгляд лишь когда челнок, который нёс их на своих крыльях будто бы в бездну, начинает снижаться. Ещё время ушло в небытие. Отмоталось назад.
Мэтиан смотрит сквозь лобовое в темноту, потом переводит взгляд на сканеры. По ним он узнает место, где был не так уж давно. Где был много раз. Узнает безошибочно тот водопад, рядом с которым запрятана гробница с неисчислимым количеством его личных скелетов и чужих. За одним из них и прибыл Кастерн.
Когда блондин обращается к нему, Мэтиан продолжает пялиться на сканеры ещё пару секунд, как будто оглушенный тем, каким достижимым оказалось то, что он так долго и тщательно прятал. Потом всё же, отстегнувшись, медленно встаёт. Следуя молчаливому указанию, идёт вперед и, когда его грубо толкают, молчит в ответ и проходит к двери первым. Послушно и безропотно. В эти секунды, даже когда Кастерн уже оказывается позади, а дверь челнока отъезжает в сторону, открывая вид на лес, Мэтиан воспринимает реальность всё так же отдалённо, будто это происходит не с ним. Потом поднимает взгляд на тёмные деревья, и в голове его сверкает молнией одна единственная мысль — "бежать" — но позади него монстр, которому он проиграл уже столько раз, что и этот раз окажется бесполезным. Рванувшееся было в нём глупое чувство свободы тут же угасает, рассыпавшись, исчезнув. Оставив после себя привкус горечи. Здесь больше у Мэтиана нет прав. Он подчиняется и выполняет. У него будет лишь одна возможность нанести удар и он должен быть к этому готов.
Спустившись на землю, останавливается, ожидая дальнейших указаний. Он покорен, его воля раскрошена, раздавлена, он подчиняется, выполняет, молчит и не смеет поднять взгляда с земли. Это всё не про него, но это его роль. Роль, которую он должен очень хорошо сыграть.
— Куда дальше, капитан?
Взметнув на секунду взгляд на блондина, прячет там сарказм. Знает же он сам, куда, но дразнит, играя с огнём, почему-то не боясь. Забавляясь, как тот, кто потерял всякую веру и, смеясь, идёт к краю бездны.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

10

Переступив порог вслед за пленником, Кастерн спустился по металлической лестнице. Порывистый ветер, гуляющий по открытому пространству, впутался в платину его длинных волос, со входом заскреб по привыкшей к сигаретам трахее, осел в горле запахом озона и приближающейся грозы. Остановившись в паре метров от Мэтиана и держа его в поле зрения, Кастерн повернул голову в сторону неспокойного горизонта. Далеко впереди, там где ввысь поднимались горные хребты, угрожающе разрастались грозовые тучи, для наблюдателя с земли кажущиеся не такими уж значительными. Едва слышно, где-то в самой их глубине, раскатисто ворчал гром, вторя чему-то тяжелому и тёмному, клубящемуся у Кастерна в груди. На куртку и волосы упали первые ледяные капли дождя, относимые порывами ветра. Не успеет пройти и полчаса, как стихия доберётся сюда, – стремительно летящие высоко в небе облака и вид с челнока, когда ещё он не начал снижаться, в полной мере подтверждали эту догадку.
Оторвавшись от линии горизонта, Фогарта перевёл взгляд на заговорившего Мэтиана, едва заметно прищурился, наблюдая, как черты его лица постепенно исчезают в темноте: с механическим шипением дверь челнока плавно закрывалась за спиной, погружая окружающее пространство в плотный ночной сумрак.
Это ты мне скажи, куда нам дальше, – неохотно отозвался, чувствуя, как по самообладанию упорно, будто нарываясь, снова острыми когтями скребет чужой сарказм. Губы тронула усмешка, тёмные глаза смотрели на Мэтиана холодно и внимательно. – Мне казалось, ты безошибочно знаешь эту дорогу.
Узкая полоска света окончательно исчезла, погаснув в салоне челнока перед самым закрытием дверей. Щелкнули замки. Ослепнув на несколько секунд из-за непривыкших к темноте глаз, Кастерн медленно перенес указательный палец с линии затвора на спусковой крючок. Прижал до привычного упругого сопротивления. Ломая такого преступника, как Ришлейд, в собственных интересах, даже пропустив его через долгое мучительное насилие и вывернув наизнанку, Кастерн не обманывался. Когда он захочет отвоевать своё – лишь вопрос времени. И возможность сделать это приближалась с каждой минутой. Даже сейчас, получив в распоряжение несколько секунд, он мог попытаться что-то предпринять. А в этих чёртовых катакомбах, где Кастерн ни разу не был, а Ришлейд использовал их в качестве одной из своих баз, преимущество тем более было на стороне пленника. Для Фогарты, пойди что не так, это будет противостояние на чужой территории. С большой вероятностью заведомо проигранное: выйти победителем из такой ситуации очень и очень сложно даже такому опытному человеку, каким был Фогарта.
Но Мэтиан ничего не сделал. Кастерн слышал только шорох блуждающего по траве ветра, далекое ворчание грома и монотонный шум водопада вдалеке. Ни шага, ни любого звука, выдающего движение. Чёрное непроницаемое полотно перед глазами постепенно рассеялось, будто истончившись, и проступило чуть более светлым небом, зубчатой линией леса, вздымающимся горным хребтом и неподвижным силуэтом Ришлейда.
Иди вперед, – приказал ему Кастерн, кивнув в сторону катакомб, надеясь, что тот его также видит. – Без надобности не останавливайся и не оборачивайся.
Подождав, когда дистанция увеличится до нескольких метров, двинулся за ним. Высокая, по колено трава неспешно ложилась под ноги, цепляла за застежки и шнуровку сапог, шумела, подгибаемая ветром. Пистолет блондин продолжил держать у бедра дулом вниз, сместил только указательный палец обратно, прижав параллельно затвору. Обычная, доведенная до автоматизма готовность к выстрелу. Шёл, гипнотизируя взглядом – насколько позволяла окружающая темнота – чужую ровную спину, разворот плеч и линию лопаток. Винтовка, закинутая ремнем на плечо и лишенная патронов, привычно давила своим десятикилограммовым весом, норовила, будто чувствуя свою участь, сползти вниз. Некоторых местных тварей, населяющих бесчисленное переплетение каменных коридоров, можно было завалить только мощным дальнобойным оружием, но возвращать винтовку обратно на корабль Кастерн не собирался. На ней висел не один труп, это была серьёзная улика, намертво связывающая его с внушительной чередой мёртвых ублюдков, которых он завалил. Кровавый путь тянулся за этой старой эссианской красавицей, долгое время служащей Кастерну верой и правдой, аж с его родной Системы: дело почти четырёхлетней давности тогда осталось в числе полицейских висяков, но агенты АМП всегда могли к нему вернуться, напав на такой серьёзный след, как случайно засветившееся незарегистрированное дальнобойное оружие. Катакомбы, которые ни за что тщательно не прочесать и не просканировать детально, которые сложно связать с Фогартой, должны были стать для неё надежным кладбищем. Отсутствие свидетелей также позволяло навсегда похоронить местонахождение этого смертоносного оружия.
Водопад, монотонно ревя пенящейся водой, предстал перед глазами во всей своей монолитной первозданной красоте, стоило преодолеть крутой каменистый склон и приблизиться. Высотой в сотню метров, он обрушивался вниз кристальным, пенящимся, мощным потоком, врезаясь в раскинувшуюся внизу реку. Вода казалась мазутно-чёрной, улетала вниз, падая, яростно пенилась, а потом, по мере удаления от водопада, успокаивалась и ползла дальше ленивым ровным потоком. Гипнотизировала этим бесконечным, неподвластным человеку зрелищем. Камни у водопада, залитые брызгами, стали скользкими и чувствовались под ногами ненадежной опорой. Кастерн, следуя за Мэтианом, откинул с лица начавшие промокать от летящих брызг волосы и обернулся через плечо, на мгновение бросив взгляд вниз. Каменистый склон, круто уходя вниз, едва проглядывал в темноте, а пространство между лесом и рекой, где остался челнок, вовсе сливалось в единое чёрное полотно. Смотря на это, Фогарта поймал себя на мысли, что, когда он выйдет из катакомб, то наверняка вокруг уже рассветет и он застанет день. Может, если задержится, уже будет вечер. Здесь должен быть красивый вид, когда Центавра раскаленным диском спускается к горизонту. Или не выйдет, навсегда оставшись в этих гранитных лабиринтах. И этот контраст, как чёрное и белое, как включено или выключено, да или нет, когда не может быть полутонов, неприятным, но привычным ощущением врезался в голову. Так было всегда, когда можешь умереть.
Узкая, невидимая для незнающего человека тропинка, ведущая в катакомбы, уходила прямо за водопад, в абсолютную темноту, скрываясь за потоками воды длинным выступом в скале шириной не более полуметра. Чтобы там пройти, нужно было обладать отменным чувством равновесия и держаться максимально близко к скале, а лучше вообще прислониться к ней спиной или плечом. Кастерн подозревал, что сам Мэтиан нечасто ходил именно этим путём. Гораздо проще влететь в пещеру, находящуюся сразу за водопадом, прямо на челноке. «Вишта» же был слишком большим и неповоротливым для таких пространств. И Кастерн не хотел рисковать, не зная наверняка, что ждёт за потоком летящей вниз воды.
Когда подошли к месту, где узкий выступ брал своё начало, Фогарта сократил разделяющее его с Мэтианом расстояние. Остановился рядом, в метре от него.
А ты во всём любишь риск, да? – Усмехнулся. Усмешка, пересекшая лицо, больше походила на оскал. Если ублюдок планировал его скинуть с этого чёртового выступа в водопад, то он сильно пожалеет об этом. – Иди первым и двигайся медленно. Руки держи так, чтобы я их видел.
Прислонившись плечом к скале, Кастерн последовал за пленником и сделал первый шаг. Прямо под ними разверзалась высота в сотню метров. Поверхность выступа, по которому предстояло пройти, как Фогарта и предполагал, не была ровной, а плавно наклонялась вниз, усложняя и без того непростую задачу попасть внутрь. Со вторым шагом блондин уже полностью оказался на выступе. В паре метрах от лица, с оглушительным ревом, чёрным потоком вниз летел водопад. Тяжелыми брызгами оседал на куртке, лице и волосах. Удущающе пахло мокрым гранитом, песком и едва-едва тиной. Сморгнув воду с ресниц, Кастерн перевёл взгляд на находящегося рядом Мэтиана. Если это был один из возможных путей попасть в катакомбы, то этому следовало доверять: идти там, где можно заведомо сорваться, Ришлейд вряд ли бы стал. Банальный инстинкт самосохранения, даже у такого безбашенного, каким порой был Мэтиан, он должен был присутствовать. Последовал за ним шаг в шаг. Следующие десять метров, уходящие в темноту, показались Кастерну бесконечными. Он включил фонарь, встроенный в пистолет, на небольшую яркость, когда предметы перестали быть различимыми, а Мэтиан будто исчез. Рёв водопада сжирал любые звуки. Конец выступа, выхваченный из темноты, оказался совсем близко, ведя ко входу в пещеру. Прямо за ним, если верить информации со сканов, должно было находиться пространство на десяток метров. Предполагая возможную попытку пленника оторваться от него, Кастерн медленно, сохраняя равновесие, поднял пистолет и переместил указательный палец на спусковой крючок. Когда поверхность под ногами сменилась более-менее сухим, ровным камнем и через пару шагов они оказались в пещере, Фогарта велел Ришлейду остановиться. Небольшую сумку с вещами, захваченную с челнока, бросил на землю. Не выпуская пленника из поля зрения, опустился на одно колено, переместив винтовку себе на бедро, пистолет положил рядом, чтобы освободить руки. Вытащил из сумки небольшое устройство, способное сканировать пространство достаточно большой площади. Поставил его рядом с сумкой на выдвинувшиеся треугольные ножки. Включил с пада. Устройство, формируя голограмму сканируемого пространства над собой, залило пространство люминесцентным зелёным светом. Кастерн поднял взгляд на Мэтиана.
Я знаю, что где-то здесь у тебя есть своё оборудование, но я не позволю тебе им воспользоваться, – располагай Фогарта своей собственной базой в подобных каменных ебенях, он бы действовал именно так. Не совался бы вглубь, не имея при себе должной экипировки. – Я дам тебе оптику, чтобы видеть в полной темноте. Стандартные условные знаки руками знаешь?
Ни гарнитура коммуникатора, ни произнесенные вслух команды – ничто не могло заменить лаконичный и беззвучный язык жестов. А там, где любой звук мог привлечь внимание местных хищников, он и вовсе оставался единственным допустимым вариантом. А путь предстоял неблизкий.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

11

На последней его встрече с миром, не запертым в удушливом пространстве извилистых холодных пещер, были лес, водопад и гроза. Последнюю нёс сюда ветер, она спешила, беспощадно опаздывая, и Мэтиан, чувствуя прикосновения её первых капель и смотря, как молнии вспыхивают у ломанного края гор, жалел, что так же, как она — не успел. Но в совсем другом. Не успел нормально жить, любить, доверять. Редко думал о завтра, рисковал, где не стоило, и каждый раз самонадеянно усмехался, когда ему говорили об этом. Сквозь стакан, заполненный алкоголем, и удачей, которая обнимала за плечи, жизнь и слова воспринимались совсем по-другому. Будто вне этой истории, автором который считал себя.
Он смеялся жизни в лицо, дразнил смерть, и в какой-то момент эти две не договорились. Решили, наверное, что хватит с них, и судьба нарисовала на его пути беловолосый силуэт в чёрном, дав ему последнего врага. И, рада была, нарисовать его таким, — красивым, как мечта, и беспощадным, как смерть.
У неё было чувство юмора, странное, злое и жестокое, — о нём впору думать, когда впереди ждёт расправа. Мэтиан знал об этом и раньше, но не воспринимал всерьёз. Если бы знал, что за всё сделанное в жизни придётся платить, то не был бы сейчас здесь, в забытом богами месте, с тяжёлым чувством тревоги и немого страха.
Смотря, как сужающаяся полоса света, льющаяся из утробы челнока, цепляется в последний раз за пространство, Мэтиан чувствовал этот страх, пожалуй, слишком остро. Ледяной ужас прополз по костям и нервам, скорчившись в солнечном, оставаясь мелкой дрожью в руках. Пришлось на секунду сжать пальцы в кулак. Мэтиан себя убеждал, что у него ещё были шансы выбраться живым, но мозг упрямо разгонял внутреннюю истерику, пока адреналин перегружал кровь. А блондин в это самое время всё-таки отозвался на сказанное, неохотно и коротко, прекрасно зная, что с каждым словом, нашедшим отклик и ответ, проигрывает в противостоянии: не с Мэтианом, а с собственной решимостью убить пленника, когда тот выполнит свою функцию и станет бесполезен. И это был один из тех шансов, на которые Мэтиан мог рассчитывать в этой безвыходной ситуации, длящейся, по его ощущениям, уже третий месяц.
— Знаю, — бросает безэмоциональное в ответ, ведь отрицать очевидное нет смысла. Знает дорогу безошибочно. А вот отвечать и говорить сейчас ему нужно, как дышать. Больше слов — больше эмоций, пусть и не выведет на них, но хоть выбьет искру в чужой тёмной душе. Нужен диалог, пусть с паузами и игнорированием, пусть какое-то его подобие, но существующее и осязаемое, когда останется в мыслях. Он должен продолжать забивать немоту между ними смыслом, ассоциациями, воспоминаниями. На эту карту Мэтиан ставил практически всё.
Вторым его шансом была обитающая в этих пещерах стая хищников. Мэтиана они уже давно знали и воспринимали, как того, кого можно почти без опасений пускать на свою территорию. Путь к этому был долгим, сложным и кропотливым, но стоил затраченных усилий. Теперь каждый раз, когда Мэтиан бывал здесь, твари держались поодаль, бдительно наблюдали, и почти не попадали на сканеры, барахлящие из-за местной аномалии, которая проявляла себя сильно дальше от входа. Это всё стало решающими факторами в принятии решения, где хранить того, что никому не должно достаться.
Свет закончился, отрезав путь назад, и Мэтиану на мгновения показалось, что он ослеп. Было так темно, что невозможно было бы увидеть даже вытянутую руку. Но глаза привыкли, и очертания предметов постепенно выплыли из-под покрова ночи. За эти секунды он мог бы что-то предпринять, даже броситься бежать, но не стал. Слишком рано терять последние остатки мнимого доверия. Сейчас это было непростительной роскошью, граничащей с глупостью. А упрямство и глупость всегда стоили дорого. И, если второе в список качеств Мэтиана не входило, то упрямства хватило бы на нескольких. Его оказалось достаточно даже на то, чтобы почти без колебаний порезать себе горло. Но бессмысленно. Как и всё, что он сделал, чтобы не попасться, как все его попытки выжить. В итоге он всё равно должен был умереть. И не важно, сразу согласился бы сотрудничать, или после того, как Кастерн сломал, заставив говорить. В конце концов, исход был один: они вдвоём всё равно оказывались перед входом в эту пещеру.
Путь до неё занял чуть больше пяти минут. Поднявшись по склону наверх, Мэтиан почувствовал головокружение, которого после столь малой физической нагрузки никогда раньше не было. Чуть позже в теле поселилась слабость, а к горлу подкатила тошнота. Захотелось сделать хоть глоток воды, но просить не стал. Переживёт, всё равно немного ему уже. То, о чём следовало беспокоиться, — это то, что кружилась голова. Не лучший спутник в ситуации, когда надо идти по скользким камням мимо падающей массы воды.
Сделав пару вдохов, чтобы выровнять дыхание и прийти в себя, Мэтиан уже собирался протиснуться, прижавшись спиной к скале, в проход, как вдруг Кастерн заговорил с ним. Заговорил сам, несмотря на рёв льющейся сверху воды. Впрочем, разделяло их не такое большое расстояние, так что услышать было возможно, пусть и с трудом. В ответ на слова и усмешку, Мэтиан метнул взгляд, а в это самое время понимал, что Кастерн попался. Зацепился за крючок, ещё не проглотил, но тот уже опасно застрял в зубах, пробив десну. Что ж, игры с разумом никогда к хорошему не приводили. Стоило радоваться, но Мэтиан не почувствовал ничего. И не ответил, упуская шанс.
В темноте, когда исчезли позади свет звезд и всполохи грозы, блондин ключил блёклый свет. Это дало возможность хоть что-то видеть, а не передвигаться вслепую. Идти, не отрывая ноги от камня, впрочем это не позволило. Даже при хорошем освещении это стало бы ошибкой, несмотря на то, что Мэтиан знал путь наизусть. Камни были скользкими и покатыми — прямой путь к падению вниз, хотя, наверное, для него это стало бы избавлением. Шаг за шагом растянулись в бесконечности, будто им нет конца, а отрезок времени повторяется вновь и вновь. Собственное дыхание и пульс, казалось, заглушали даже шум воды.
Почувствовав под ногами надёжный пол, Мэтиан не сразу поверил, что скользкие камни и водопад остались позади. В самой пещере оказалось неожиданно душно. Почему-то, преодолев препятствие, Мэтиан безнадёжно хотел оказаться на свежем воздухе, хотя знал, что это нереально. Хотел отдышаться, но в лёгкие и горло забилась духота. Не слыша приказ Кастерна остановиться, остановился сам.
— Блять, — тихо выругался, борясь с усиливавшимся головокружением, нашёл рядом холодную шершавую стену, оперся на неё вытянутой рукой. Краем зрения он видел, как блондин сканирует помещение, видел, что пистолет тот положил на землю, пусть и рядом, но всё же оружие оказывалось у него не в руках, а значит это была возможность. Мэтиан мог бы попытаться. Оружие примагничивало внимание. Мысли стали короткими, совсем рядом на временной шкале оказалась точка принятия решения. Упустив момент, Мэтиан натолкнулся на взгляд Кастерна, хотел отвести свой, но в последний момент удержался.
— Да, понимаю, — кивнул в ответ на вопрос. Предупреждение будто специально проигнорировал, хотя на деле просто уже не оставалось сил, чтобы бороться и выдерживать всё, сохраняя способность вести диалог.
— Дай воды, — становилось реально хреново. Сказывались все травмы, едва зажившие, те два месяца, проведённые на лекарствах в лазарете, стресс, страх перед неизбежным, граничащий с ужасом, с которым Мэтиан постоянно фоново боролся, ощущение скорой смерти и все эмоциональные потрясения.
— Мне нужен перерыв. Дальше не смогу идти.
Опустился вдоль стены на корточки. Хотелось наплевать на всё и нормально хотя бы сесть, откинуться спиной на камни. Остановиться на минут пятнадцать минимум, чтобы прийти в себя, но ему этого никто не позволит. В крайнем случае блондин потащит его силой или под дулом пистолета, будет угрожать расправой, возможно, начнёт уродовать лицо, как обещал.
Не хотелось. Поэтому Мэтиан был согласен хотя бы на несколько минут, чтобы отдышаться.
— Пару минут. И буду в норме.
Хотел бы сам в это верить. Но не верилось. Как и в хороший исход.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

12

Вязкий гул водопада заполнял пространство, стискивал со всех сторон, окружая и наваливаясь тяжелым, монотонным шумом. Воздух был щедро пропитан влажностью и здесь, в незначительном отдалении от падающего вниз потока, казалось, ещё сильнее отдавал тиной и гранитом, а количество кислорода будто и вовсе норовило исчезнуть с каждым вдохом. После прогулки от оставленного в поле «Вишты» эта разница ощущалась особенно остро, но дальше, по мере продвижения в каменные лабиринты – Кастерн знал – иллюзия станет реальностью. Темнота и разреженный воздух вкупе с местными хищниками будут их с Мэтианом верными спутниками до тех пор, пока не останется кто-то один.
Мерцающий зелёный свет сканера – служа единственным источников света после выключенного фонаря – казался слишком ярким и резал привыкшие к мраку глаза. Кастерн слегка прищурился, всматриваясь в замысловатые, уродливые коридоры, выстроенные голограммой. В некоторых местах трехмерное изображение сбивалось, идя помехами, а где-то и вовсе оставалось недостроенным, зияя тёмными пустыми провалами. Местные горные породы изобиловали минералами, глушащими любое прохождение сигналов и связи. Идеально для убежища или места базирования преступной группы, но совершенно неприемлемо для разведки. Что ж, просто не будет. Это было ясно изначально, ещё тогда, когда информация об иннарианском ублюдке, обошедшем самого Луарана и спутавшем карты Фогарте, впервые попала в руки к блондину и стала физическим подтверждением того противостояния, в которое впоследствии оказались втянуты все три противоборствующие стороны. Ныне Шенэлл оставался вне этого уравнения, отброшенный на несколько шагов назад убийством своих цепных псов, но отнюдь не вычеркнутый. Всё решало время: союзник Кастерна и его же злейший враг. Лишь несколько суток можно было потратить здесь, в катакомбах, чтобы удержать преимущество, добраться до чёртовой информации, до добычи, которую Мэтиан притащил сюда после печально известного ограбления «Далуэна», и исчезнуть с островов Иннары до того, как ищейки выйдут на след. Сколько ещё человек знало об этом месте? Один из таковых был мертв, пытаемый и уничтоженный руками Фогарты в иннарском полуподвале несколько месяцев назад, со вторым Кастерн пришёл сюда лично. Короткая усмешка рассекла ровную линию губ, являя спокойное, едва отдающее злобой принятие того вызова, что бросал и гранитный лабиринт, извиваясь кривыми, узкими коридорами, и сам Мэтиан, заведя Кастерна в это голодное до смертей горное нутро. Криминальный мир всегда был гонкой, противостоянием иногда даже с собственной смертью, а когда в дело вмешивались личные мотивы, диктуемые деструктивным, разрушающим прошлым, то выигрыш становился делом принципа. Иных вариантов Кастерн не видел. За иным он сюда и не шёл.
Он снова вернул взгляд на Мэтиана, голос которого, сливаясь с шумом водопада, звучал негромко и приглушенно. Отрывисто.
Что понимаешь знаки – хорошо, но отдать команду сможешь? Тебе ли не знать, что бесшумность – это залог выживания в этих, Идалла их подери, ебенях, – в руках блондина оказался армейский нож, с коротким лезвием и в кожаных ножнах. Заученными движениями Кастерн пристегнул его к поясу, позади пустой пистолетной кобуры, в том положении, когда возможность вооружиться оказывается уложена в одно краткое смертоносное мгновение. Слегка склонил голову набок, продолжая наблюдать за выхваченной из полумрака фигурой Мэтиана. Движения пленника, как и его голос, выдавали ту нехорошую грань, когда сознание способно в любой момент оставить – неизбежное следствие всех полученных травм и кровопотери. На ногах Ришлейд держался только благодаря стараниям корабельного хирурга и огромному количеству лекарств, вкачанных в кровоток. Фогарту это не устраивало, он не рассчитывал терять время на лишних остановках, но врач – когда Кастерн вызвал его в капитанскую каюту с информацией о состоянии пленника – предупреждал о том, что с Мэтианом придётся обращаться осторожнее, чем блондин привык обращаться с пленными. Внимательнее, черт побери, чем он обращается. На лекарствах, лежащих теперь в сумке, Томалэн настоял. И хотя Фогарта не разделял и крайне не одобрял этой излишней обеспокоенности состоянием преступника из соседней, вражеской Системы, в одном он был с хирургом согласен: от состояния Мэтиана зависела успешность этого рейда. От его способности выдержать предстоящий путь. И с этим приходилось считаться.
Но на то, что один только подъем забрал у Мэтиана значительную часть сил, Фогарта никак не рассчитывал. Привычная паранойя усилила это недоверие, выводя на первый план опасение, что просьба дать воды лишь предлог. Лишь возможность изменить контролируемый Кастерном ход событий, приблизить его к себе под видом ничего не значащей, ни к чему не обязывающей просьбы. Слова пленника блондин проигнорировал, не пошевелившись даже тогда, когда выхваченный люминесцентным светом силуэт Мэтиана опустился вдоль стены. В чужих движениях не было фальши, не было обмана, который считывался Кастерном на счет раз, но военное прошлое, выжегшее калёным железом всякую эмпатию и сочувствие к преступникам, не оставляло никаких шансов: на человека, которому сейчас явно было плохо, Фогарта смотрел с равнодушием хищника, следящего за раненой жертвой. Но, оставаясь отстраненным, он колебался. Взгляд как назло зацепился за бутылку воды, лежащую тут же, в сумке, среди оружия, лекарств и средств связи.
Стал ли он настолько жесток – напрочь лишенный сострадания и сердца – чтобы не увидеть в пленнике не преступника, а обычного человека? Человека, которому необходима помощь и который уже ничего не контролирует в своей жизни. Настолько ли жесток кукловод к своей изломанной марионетке? На мгновение Кастерну показалось, что почувствовал эти проволочные нити, протянутые к Ришлейду и охватывающие его лодыжки, запястья и – смертоносным кольцом – раненую и ещё толком не зажившую шею. В попытке сбросить это ощущение, сжал покрытые татуировками пальцы в кулаке. Чёрт возьми. Изнурительная, годами длящаяся беспрестанная ненависть извратила его, оставив человечность где-то в далеком прошлом, когда на руках красовались белые парадные перчатки офицера космического флота, а точеная осанка и гордо-вздернутый подбородок демонстрировали то безупречное соответствие принципам эссианского Звездного флота, которое закладывалось в каждого военного. Тогда казалось, что весь мир, лишенный полутонов, делится на чёрное и белое, и решения, не запятнанные личными взглядами и мотивами, даются легко. Легко проявить сочувствие к поверженному, изуродованному и измученному пленнику. Легко ли?
Хорошо, – после недолгого молчания, показавшегося вечностью, изрёк Кастерн. Делать этого он не хотел. Захватив из сумки бутылку воды и рванув на ней крышку, поднялся и подошёл к Мэтиану. В мерцающем свете голограммы тот показался ещё бледнее, чем обычно. Его сознание будто и вправду едва держалось, готовое вот-вот сорваться в пучину глубокой, спасительной темноты. – Но без глупостей. Не вынуждай меня.
Пистолет остался на камнях, у сканера, но у Фогарты был охотничий нож, лезвие которого – пойди что не так – в мгновения окажется прижатым к и без того расчерченной шрамами шее пленника. Остановившись рядом, блондин отдал ему бутылку воды без крышки.
У тебя пять минут, – он задержался взглядом на чужом лице, с длинными, прилипшими ко лбу влажными прядями и скулами, в скудном свете кажущимися ещё более резкими и болезненно острыми. – Но на следующую остановку в скором времени не рассчитывай. Я не собираюсь тратить на это время.
Сочувствие и сострадание уже давно изжили себя, превратившись в пепел и воспоминания. Осталась лишь расчетливость. Жестокая рациональность. И именно это вынудило ответить на просьбу.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0


Вы здесь » EoNA » Открытый космос » In a twisted desire in a manic disease


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно