EoNA

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » EoNA » Открытый космос » The memory of the ancient god


The memory of the ancient god

Сообщений 1 страница 21 из 21

1

https://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/4/753175.png  https://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/4/941104.png  https://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/4/53913.pnghttps://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/4/974253.png
— Castern Fogarta, Matian Rishleid —
2510 год, Система Альфы Центавра, Иннара
Их мир держался на беспощадной ненависти, непостижимом,
почти суеверном недоверии и извечной вражде.
И этому миру суждено было погибнуть.

https://forumupload.ru/uploads/0017/d0/e9/4/974253.png

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

2

Кэйваторн – это склеп. Холодный, тяжелый и зловещий. Монолитный, будто высеченный из гранита, и могильно-беззвучный внутри. Кастерн натолкнулся на эту мысль, когда впервые посетил этот космический корабль вместе со своим боссом, и не мог с ней поспорить. Кэйваторн – это могила. Немая, бездушная и призрачная, та самая, которую никогда не найти. Нутро этого корабля – не такого уж большого по меркам эссианского Звездного флота со смертоносными тысячеметровыми громадинами в своём составе – похоронило в себе слишком многое. За последние пол года похоронило больше людей. Сожрало и уничтожило, перемолов до неузнаваемости, не оставив ни намёка, будто их никогда и не существовало. Только допросные, расположенные на одном уровне с грузовым отсеком, помнили весь происходящий там пиздец. На всякие мелочи Кастерн, как и привык, не разменивался. У него была цель, способы его не волновали, главное, чтоб укладывались в собственные принципы. А принципы, касающиеся преступников, у него были абсолютно немилосердные.
Белая кошка мягко спрыгнула с коленей на гладкий тёмный пол, контрастным светлым пятном бесшумно скрылась в полумраке помещения. Замерла в углу неподвижным изваянием, глазея оттуда разными глазами – зелёным и голубым – на присутствующих в помещении. Их было трое. Беловолосый, чьи колени и тёплые, ласковые только для неё руки она покинула, сидел в кожаном кресле с высокой спинкой. Напротив него стояли двое из команды: один высокий и жилистый, с прозрачными по-рыбьи неподвижными глазами, другой – хорошо сложенный, с бритыми висками и татуировкой на шеё, от уха до самой ключицы, – дело рук Кастерна, набил её пару лет назад то ли по просьбе, то ли от нечего делать. Их от блондина отделял узкий длинный стол, за которым капитан имел обыкновение работать. Светились мониторы, служа дополнительным источником света в сумраке капитанской каюты.
Пленник..., – прохрипел один из пиратов и тут же кашлянул, не то прочищая горло, не то дёрнувшись под сразу устремившимся на него взглядом главного.
Да, насчёт него, – отозвался Кастерн. Вращаемая в руках зажигалка остановилась, резким жестом откинулась крышка, несколько раз щелкнуло заедаемое колёсико. Лениво пополз дым, зажигалка отправилась на поверхность стола. – Оттащите его в допросную.
В которую, в обычную?
Да, пока да, – выдвинув ящик стола, Кастерн достал оттуда наручники, которые не снять, не зная кода. Опустил их на стол, пододвигая к стоящим напротив. – Не насилуйте, без надобности. Если будет сопротивляться, то для профилактики можно. Только лицо не уродовать, ясно?
Лицо он и сам изуродует, если будет надо. Стоящие напротив капитана закивали, показывая, что задача понятна. Один из них сделал шаг к столу, взял наручники, убрал в карман куртки.
Свободны.
Послышались шаги направившихся к выходу из капитанской каюты. Двери разъехались с металлическим шелестом. Закрылись за спинами ушедших, отрезая пространство коридора от каюты, как ножом. Сомкнулись чёрными гладкими челюстями со сложным замком по границе. Кастерн откинулся на спинку кресла, конец сигареты, удерживаемой между указательным и средним пальцем, загорелся чуть ярче. Медленно выдохнув дым, блондин повернулся к мониторам с выведенной на них в трехмерном пространстве информацией. Это были сведения о Мэтиане Ришлейде, какими он обладал на данный момент. Их он уже, казалось, выучил наизусть, по детально разобрав вдоль и поперёк, будто хотел выцепить что-то новое, что-то важное, что-то, что мог упустить.
Прошло три недели с того момента, как Кастерну удалось его поймать. Выйти на след, вычислить и напасть. Вывести из строя настолько, что попытки к сопротивлению оказывались исключены, ровно как и возможность выбраться с борта корабля. На эти три долгие недели Мэтиан оказался заперт в медицинском отсеке на попечении врача, которому Фогарта запретил восстанавливать роботизированную руку пленника до прежней силы. Сделать в полной мере функциональной, да, но не более. Согласно отчётам, предоставленным медиком этим утром, состояние Ришлейда более-менее стабилизировалось. Кастерна эта новость обрадовала, как радует охотника ровный покров снега перед долгожданной охотой, на котором становится видно все следы. По его подсчётам, Мэтиан выздоравливал гораздо медленнее, чем он рассчитывал. Подозревал, что не обошлось без вмешательства врача, но кто Фогарта такой, чтобы влезать в принципы лечения человека, которого собственноручно довёл до полумертвого состояния? Оставалось только ждать, да периодически пролистывать отчёты врача. Сегодня же всё было иначе.
Входящий вызов с медицинского отсека. Кастерн почти не удивился.
В чём дело? – Недокуренная сигарета отправилась в пепельницу, сломалась под втиснувшими её в стекло пальцами. Кастерн, едва заметно прищурившись, перевел взгляд на появившуюся голограмму врача, что высветилась с принятием вызова.
Капитан, я считаю нужным доложить, что мой пациент сейчас не в том состоянии, чтобы находиться за пределами медицинского отсека, – хорошо поставленная речь и чисто врачебный спокойный тон мужчине в белом халате не изменяли. Он смотрел на капитана прямо, держался уверенно, намереваясь донести свою точку зрения, вот только у Кастерна были другие планы. – Это очень опасно. Для него.
Хм, – блондин выдержал секундную паузу. – В твоём сегодняшнем отчете об этом ни слова.
Я не знал...
Это не займет много времени.
Я не знал, что его заберут на допрос. Сегодня.
Ты выполняешь свою работу, я должен выполнять свою, – тон зазвенел сталью, хорошо знакомой каждому из команды. Отчитываться Кастерн не был намерен, ровно как и корректировать планы. – Приведи медицинский отсек в готовность. Мало ли что.
Ни один мускул на благородном лице врача не дрогнул, но глаза смотрели настолько выразительно, что, казалось, даже голограмма заискрилась от испытываемых им эмоций.
Он уже готов, капитан, – отрапортовал сухо, по-военному.
Кастерн кивнул и сбросил вызов, поднимаясь с кресла. Три недели могли многое изменить, он не был уверен, что Мэтиан помнит их уговор и помнит те слова, что произнес на временной базе, где они остановились перед тем, как добраться до Кэйваторна. Если не помнит, придётся напоминать, через насилие, кровь и боль, которая – Фогарта знал – не отпустила пленника и до сих пор. Его травмы только начинали нормально заживать.
До отсека с допросными он добрался через несколько минут. Собственные шаги в немом, могильно-беззвучном пространстве коридоров отдавались глухо, замирали в прямоте стен и идеально спроектированной шумоизоляции. Дорогу туда он знал наизусть. Спустившись вниз, прошел по коридорами и остановился у дверей в допросную, куда должны были привести пленника. Двери, лязгнув массивными замками, расползлись перед ним в стороны, открывая перед глазами привычную картину. Двое пиратов были здесь, Мэтиан с заведенными за спину руками красовался на привинченном к полу стуле. Всё в лучших криминальных традициях. Блондин переступил порог, кивком головы отозвал подчиненных. Те молча вышли, оставив их один на один.
Давно не виделись, – собственный голос, привычно низкий и хриплый, нарушил тишину в допросной, когда двери за вышедшими закрылись. Кастерн смотрел на пленника, в глазах не было ни угрозы, ни ледяного равнодушия, ни чисто хищнического азарта. Просто спокойный, ровный, внимательный взгляд, каким смотрят на равного себе. Вот только мрака там было, что захлебнуться и не выплыть. – Как самочувствие?
Не то чтобы Кастерн считал необходимым поинтересоваться, правилом приличия, хорошим тоном или чем-то таким, какой-то подобной лицемерной хренью, – просто отчёты врача, это отчёты, а лично видеть, это другое. Эти три недели, пока Мэтиан находился в медотсеке, они не пересекались, по крайней мере, когда Мэтиан был в сознании. Кастерн подошёл к нему, механическим движением убрал светлые мешающие пряди за ухо и наклонился, чтобы отстегнуть надетые наручники. После введенного кода высветилась надпись, оповещающая о том, что теперь их можно снять. Взяв Мэтиана за запястье, стал снимать. Сначала с одной руки, потом с другой, без резких движений и грубости, к которой часто имел склонность. Лязгнула перехватывающая браслеты цепь. Кастерн сложил наручники, распрямляясь, и отошел к единственному столу, находящемуся поодаль, в нескольких метрах. На его железной гладкой поверхности, застеленной плотной пленкой, лежал весь необходимый для ведения успешных переговоров инструмент.
Итак, – блондин развернулся и привалился бедрами к краю находящегося позади него стола. Металлически лязгнули переворачиваемые в руке наручники. Металл прокрался в интонации. – Пустыня Инве, временная база, в диалоге между нами ты сказал, что обо всем расскажешь. Обо всем, что я захочу знать. Я хочу знать, где находится то, что я ищу. Рассказывай, Мэтт.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

3

Время, размывая отрывки прошлого, скрытые в памяти, неуловимо скользнуло прочь, отсчитав три недели с той же равнодушной чёткостью, с которой часы отщёлкивают секунды. Три недели минуло с тех пор, как Мэтиан оказался на чужом корабле, названия которого даже не знал. На корабле, служившем ему теперь тюрьмой, гробницей, последним пристанищем и домом, где он проведёт отмеренное ему время. Три недели, доверху заполненные невыносимой болью, отчаянием и страхом, какой бывает перед неизвестностью, парадоксально совмещённой с неизбежным. Всё это время рядом был только врач, человек, которого Мэтиан не знал, которому не верил и которого подпускал к себе только потому, что лишь тот мог принести избавление от боли, методично вкачивая лекарства в измученное и переломанное тело. Мэтиану казалось, что всё это время он балансировал где-то на грани. Первые две недели в медотсеке он помнит плохо. Кажется, у него была высокая температура. Тело ломало в лихорадке. Он не чувствовал обе руки и единственное, чего хотел, — чтобы это всё закончилось. Когда выныривал из омута бреда в зыбкую явь, видел лишь врача в белом халате и бездушное, светлое помещение, служившее для других больничной палатой. Для Мэтиана оно было клеткой, а находящийся рядом с ним человек — тюремным надзирателем, только вот в глубине его глаз, когда тот смотрел на Мэтиана, было что-то, совсем не похожее на равнодушие. Казалось, он что-то знал и понимал намного больше, чем можно было предполагать. Когда Мэтиан ненадолго и едва приходил в себя, электрический холодный свет, отражаясь от стен, казался почти ослепительным и резал глаза, к нему не привыкшие. Видимое размывалось по краям, двоилось и покачивалась, вторя головокружению, ввинчивалось в голову, накатывая приступами тошноты. Когда Мэтиан всё-таки очнулся в один из дней, осознав себя и то, где он находится, лица знакомых и друзей неуловимым образом растворились, уползая из памяти прочь, будто бы он никогда их не знал, словно они были не больше, чем плодом его воображения. Всё прошлое осталось лишь подобием воспоминаний, будто бы чужих, гротескных и странных, правдивость которых была сомнительнее неверного решения. Взгляд растерянно скользнул с безупречно гладкой стены наверх до её плавного стыка с потолком, задержался на нём и сполз ниже, остановившись на венозном катетере, торчащем у Мэтиана из руки. От него наверх тянулась тонкая, прозрачная трубка капельницы. Казалось, будто время здесь не двигается вперёд.
Смотря на планомерно и гипнотически падающие вниз капли в замкнутом пространстве стеклянного флакона, Мэтиан ловит себя на мысли, что ничего не чувствует. Нет боли, страха, надежды, вместо них лишь пустота с едва уловимым сожалением где-то на самом дне пропасти, пропахавшей душу, вскрывшей её глубоким, незаживающим порезом. Лишь несколько дней остаётся до момента, когда Кастерн придёт к нему за ответами, — Мэтиан думает об этом долго, много раз возвращается, отчего-то зацикливаясь и прокручивая в голове. Любой сценарий будет с печальным концом. Трагедия, о которой никто не узнает. Отсюда нет выхода, хоть на что-то глупо надеяться, остаётся лишь достойно умереть, не теряя чести и собственного достоинства. Он думает о том, что скажет, что не позволит узнать и что Кастерн станет у него спрашивать. С чего начнёт? Каким будет этот разговор после трёх недель, в течение которых они ни разу не виделись?
Из вязких мыслей выныривает, слыша звук шагов в коридоре. Идут двое, и — он безошибочно догадывается — идут за ним. Когда дверь в палату почти бесшумно отъезжает в сторону, впуская в помещение двоих, Мэтиан уже знает, куда его заберут. Этот день настал раньше, чем он ожидал, и время его жизни сократилось на несколько суток. Он может пытаться их выиграть, если расскажет всё, как есть, и Кастерн, отправившись к месту нахождения груза, возьмёт его с собой. В том, что блондину придётся это сделать, не было никаких сомнений: Мэтиан обезопасил и себя, и украденное, оставив шифром для пропуска себя самого. Никто другой не сможет пройти в то помещение: сканеры обмануть не получится.
Сопротивляться не имеет смысла, поэтому, когда его отстёгивают от кровати и поднимают, даже не пытается освободиться, и, хотя очень хочется послать этих псов Кастерна куда подальше, упрямо молчит. Вот нашли же, на кого работать. Что он им пообещал? Сколько платит? Усмехается собственным мыслям, чем закономерно вызывает недовольство у одного из них.
Чё смешного? Посмотрим, как ты при разговоре с ним смеяться будешь, — взрывается тот, глаза которого своей неподвижностью больше похожи на рыбьи, и Мэтиан ждёт, когда в скулу неминуемо прилетит удар, но этого не происходит. Амбал лишь сжимает кулак, замахнувшись, но опускает руку.
— Кажется, блондинка запретила вам меня бить, — опасная усмешка лезвием рассекает губы. Когда на его руках застегивают наручники, Мэтиану хочется засмеяться.
Не беси меня, выродок.
В белесых глазах сверкает ненависть, жгучая и едкая. Такие, как этот парень, привыкли ненавидеть резко и ни за что, просто потому что может не понравиться лицо, и Мэтиан, видимо, легко оказывается в этом списке, вот только его защищает приказ Кастерна — приказ не трогать. И Мэтиан догадывается в этот самый момент, что блондин хочет изуродовать и избить его сам, чтобы все следы на теле Мэтиана были делом его рук. Эгоистично. Даже слишком. При мысли об этом дерзость вперемежку с наглостью, легко скрывающие настоящие эмоции, вдруг стихают, уступая место настоящим чувствам. И среди них нет страха, есть только решимость и желание идти до конца, каким бы этот конец ни оказался.
Заткнитесь оба, — флегматично замечает тот, что пониже, и стаскивает Мэтиана с кровати. Из комнаты они выходят в узкий коридор медотсека, стрелой улетающий прочь, теряющийся где-то в нутре корабля. Мэтиан вскидывает голову и ловит взглядом длинные лампы на потолке. Чувствует, как по босым ногам тянет холодом. Успевает заметить, перед тем, как окажется на лестнице, ведущей вниз, врача, стоящего у распахнутой двери своего кабинета. Фигура в белом халате отчего-то отпечатывается в памяти особенно ярко, и следующее, что он запоминает так же чётко — это комнату, куда его притащили. Типичное до тошноты место для допроса. Место, где нет ничего, кроме мольбы, отчаяния и боли. Оно пропахло ими насквозь, и Мэтиану даже кажется, что он физически ощущает эту невозможно тяжёлую, давящую ауру, как только оказывается на стуле, привинченном недалеко от металлического стола со всем необходимым. В нутро тут же проваливается кусок льда, мгновенно замораживая все чувства и мысли в голове. Медленно, будто из ниоткуда, выплывает страх. И он растет, как тень на закате, набирает свою силу и скручивает нервы приступом паники. У Мэтиана эта паника выражается в молчании, язык будто перестаёт его слушаться. При ином раскладе он отпустил бы пару колкостей в адрес стоящих у него за спиной. И, хотя ожидание длится недолго, Мэтиан уже успевает привыкнуть к окружающей его обстановке. Когда двери наконец-то открываются, пропуская в комнату Кастерна, Мэтиан не может отвести от вошедшего взгляд. Они не виделись три недели, но кажется, словно вечность. Мэтиану даже кажется, что он видит блондина впервые. Наверное, в этом есть доля правды: нормально и чётко он может рассмотреть его только сейчас. Все разы до этого запомнились мутно, невнятно, сквозь слои боли и собственного отчаяния, в котором можно было утонуть. В этот раз всё совсем иначе. Пока блондин подходит ближе, Мэтиан успевает выцепить детали. Запоминает походку, вспоминает ту выправку, слишком похожую на военную, видит его будто впервые, но заново. Дальнейший сценарий слишком предсказуем. Кастерн отсылает своих людей, снимает с пленника наручники, — это ощущение, когда блондин оказывается рядом отчего-то вливается в кровоток словно раскалённая лава — освобождая его сломанные и едва начавшие заживать руки, отходит к столу и после дежурного вопроса сразу переходит к делу. Мэтиан какое-то время молчит и окидывает взглядом комнату, потом смотрит на стоящего напротив. Взгляд прямой и острый, подобно лезвию, такой же холодный и режущий. Отвечает Мэтиан лишь спустя пару мгновений, достаточных для того, чтобы пауза воспринималась как игнорирование.
— А тебя правда ебёт моё самочувствие? — улыбается, зло и самоуверенно, вскидывает голову. Длинная чёлка падает на глаза, Мэтиан её зачёсывает назад, пропуская пряди меж пальцев. Ощущение болезненной опустошенности затапливает, как цунами.
— Что вы со мной сделали? — в этот момент ему кажется, пока он говорит, что голос предательски сорвётся, но в нём звучит лишь непроницаемая и плохо скрываемая ярость. Он прекрасно знает, что вопросы тут задает Кастерн и у него нет ни единого права не отвечать и задавать свои, но злость слишком сильна. Он правда хотел бы знать, что сделали с его рукой, пока он был без сознания, потому что сейчас она периодически теряет свою чувствительность и слушается плохо. В ней не осталось прежней силы, она не кажется той рукой, которая заменила ему его собственную, потерянную год назад. Через неё больше не получается связаться с Джайлсом. И это порождает в его душе бессильную злобу, легко переходящую в ненависть.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

4

Кольца наручников с лязгом упали в ладонь, замирая в стиснувших их сильных пальцах. В помещении разом стало до оглушительного тихо, словно все звуки выкачало огромным невидимым насосом. Остался только непроницаемый вакуум, как в космосе, сквозь пелену которого постепенно, едва слышно начал проступать рокот работающих механизмов корабля, что находились на одном уровне с пыточными. Кастерн после сказанного замолчал, давая пленнику возможность ответить, взвесить все обстоятельства, ещё раз осознать своё положение и пойти по пути наименьшего сопротивления, где не будет никому не нужного насилия, пыток и боли. Но Мэтиан предпочел этот великодушный жест оттолкнуть. То, что пауза перед ответом превращена в игнорирование, Кастерн почувствовал очень отчётливо, до раздражения по нервам, но остался непроницаем. Ришлейд был не в том положении, чтобы манипулировать и добиться дестабилизации противника, – ему попросту не хватит возможностей организма и выносливости, ибо Кастерн пришёл сюда не за диалогом и уж тем более не за тем, чтобы позволять дерзость в свою сторону. Он пришёл за ответами. А их он получал любыми способами.
Металл наручников тихо лязгнул об поверхность, когда блондин опустил их на находящийся позади себя стол. Вернул взгляд на Мэтиана, теперь не привязанного, в этом помещении – если отодвинуть все условности – находящегося с ним почти на равных. Скрестил руки на груди.
Ебет, Мэтти, – губы тронула едва заметная усмешка, словно Кастерн усмехался своим мыслям, голос оставался спокойным, не отзываясь на провокацию. Мэтиан перед ним в открытую нарывался, улыбка, острая и злая, резанула ножом. Тёмные пряди шёлком скользнули меж чужих тонких пальцев, Кастерн подавил в себе желание подойти, сгрести за эту самую челку и въехать костяшками по челюсти, чтобы стереть с красивого лица всю самоуверенность и браваду, которыми Мэтиан плевался, как ядом. – Та сука неплохо тебя отделала, а мне неинтересно разговаривать с без пяти минут трупом.
Кастерну довелось самолично видеть Ришлейда после встречи с роботизированным наёмником, напавшим на него в номере мотеля, более того, – едва живого, пришлось оттуда вытаскивать. Состояние, в котором Мэтиан находился эти три недели, оставляло желать лучшего и при худшем раскладе могло пустить планы Кастерна к атрейском матери. Снова. Да, его это правда, чёрт побери, ебало. Все эти три недели он получал отчеты от врача, рассказанные лично, по голограммным записям или присланные в виде коротких медицинских выписок, он приходил в медицинский отсек и смотрел на Мэтиана, исколотого капельцами, с кислородной маской и закатанными в фиксирующие повязки руками, – бледного, находящегося без сознания и едва живого, – не зная наверняка, услышит ли теперь от него не только ответы, но хотя бы слово. Ожидание изматывало, поступательно превращало терпение в какое-то жалкое подобие, выкручивало всегда хваленую выдержку, выхлёстывая злобой, которую Кастерн топил в разборках, здесь же, в Наверине. Теперь он, получив пленника в более-менее нормальном состоянии, как долбанный наркоман, дорвавшийся до дозы, не мог позволить Мэтиану молчать. Он готов был снова загнать его на чёртову койку, но уже пропустив через весь имеющийся на Кэйваторне пыточный арсенал.
На заданный вопрос Кастерн только холодно хмыкнул. Мэтиан себе не изменял, не собираясь выдавать информацию так легко, просто потому что спрашивали. Вот только делал хуже себе же. Это не Кастерну будут наживую выдирать зубы, ломать нос, заливать всё это спиртом, потом перебивать ноги и заталкивать головой в ледяную воду, пока не начнет отключаться. Это не Кастерна вынесут отсюда по частям, ногами вперёд или выволокут в медицинский отсек, чтоб приходил в себя до следующего раза.
Тебя подлечили, залатали, привели в порядок, – спокойствие и уверенность в голосе блондина оставались неизменными, пока он проматывал в голове ближайшие сценарии, словно говорил он об обычных вещах в совершенно стандартных условиях, где-нибудь в больничной палате, пока пациент отлеживался на кровати. – Теперь хотя бы можешь стоять на ногах.
Но это, очевидно, было ненадолго. Мэтиан был из той редкой породы, кого при допросах надо ломать в максимально чудовищных пытках, физических и моральных. Только тогда, возможно, он начнёт говорить, но мала вероятность, что эти слова не окажутся очередной издёвкой. «Надо было доломать тебя тогда, на этой базе, ебанная ты сука» – мрачно подумалось Кастерну, пока он смотрел на самоуверенно ведущего себя ублюдка перед ним.
Он знал, о чём именно спрашивал Мэтиан. В эти несколько минут, пока Кастерн находился в помещении пыточной, он сполна успел заметить то, о чём писал в отчётах хирург: теперь левая рука пленника представляла собой лишь подобие руки прежней, лишенная плавности движений, чудовищной силы и великолепной координации. «Ты правда думал, что я оставлю тебе эту руку?» Что ж, хирург выполнил приказ по высшему разряду, да ещё и сообщил, что к руке оказывался привязан аж целый корабль. Кастерн, смотря на это, понимал, что всё сделал так, как должен был: правильно и безжалостно, наконец окончательно лишив Мэтиана его преимущества, которое могло ему хоть что-то гарантировать, и корабля.
Он перевёл взгляд на стол рядом с собой, будто прикидывая, с чего стоит начать, но Мэтиана из поля зрения не выпускал. Ему хватило пары встреч, чтобы понять, насколько тот может быть безбашенным. И злобу, что транслировали чужие колкие глаза, Кастерн ощущал настолько ясно, будто в зеркало смотрел. Она, обжигающая и концентрированная, спускалась по загривку, влезала в нервы и позвоночник. Кастерн поочередно снял перстни, сначала с одной руки, потом со второй. Опустил их на стол рядом с наручниками. Не торопился. Времени у них с Мэтианом теперь достаточно.
Подошёл к нему, перехватил сбоку за воротник и сжал до треска ткани в пальцах, не позволяя отклониться и заставляя смотреть в глаза, чтобы дать в полном мере ощутить свою собственную злобу. Потом только впечатал костяшками по лицу. Бил с присущей для себя силой, поставленным ударом, способным, при желании, проломить кости ко всем чертям. Сразу залило ярко-красным, в нос ударил металлический запах крови, тяжёлыми пятнами осело на руке и чужой одежде. Разжав воротник, запустил руку в чужие волосы на затылке, до боли стиснул их в татуированных пальцах, дёрнул на себя, возвращая Мэтиана в исходное положение. Пару секунд подержал, чтобы пришёл в себя. Затем ударил снова, словно хотел отпечатать на чужом лице свою ярость, взвешенную, ледяную, жгуче пляшущую по натянутым нервам. После третьего удара отпустил, давая передохнуть, и отошел к столу. В руках оказались хирургические щипцы для удаления зубов. Такие, которыми можно начать сразу с клыков и коренных. Мельком осмотрев инструмент, Кастерн вернулся к пленнику. Остановился совсем рядом, перехватил ладонью под нижнюю челюсть, сжимая трахею, рывком поднял лицом к себе, нависая сверху. Коленом прижал поперёк бедер, вжимая своим весом в стул и не давая толком пошевелиться, несмотря на оставшиеся у Мэтиана свободными руки.
Я спрашиваю ещё раз: куда ты дел этот долбанный груз? – Несмотря на выхлестнувший в кровоток адреналин, голос блондина оставался спокойным, каждое слово взвешенным и отмеренным, словно Кастерн хотел впечатать всё сказанное в чужую голову. – Я начну с твоих клыков, затем выдеру всю челюсть, пока говорить не сможешь, только шипеть и блевать кровью. Мой хирург приводить тебя в нормальный вид не станет, ясно? Так и останешься. Ублюдками вроде тебя он занимается с большой неохотой.
На чужую сговорчивость Фогарта не надеялся. Ему, по видимому, придётся превратить Мэтиана в уродливое существо, не способное к самостоятельному существованию. Плевать. Он уничтожал и не таких. Красивых, правда, было всегда сложнее убивать, а Ришлейд был именно таким: до больного красивый и сильный, не переломать так просто.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

5

Первый раз Мэтиан почувствовал, что с рукой что-то не так, когда её заклинило на долю секунды в тот момент, когда он приподнял её с кровати. На такую же долю секунды он перестал её чувствовать. Зафиксированный перелом и отсутствие возможности движения в прооперированном суставе не могли дать такого эффекта. В памяти тут же вспыхнули флешбеки годовой давности. Она услужливо подкинула всё, начиная от первого залпа, ударившего Риван в уже ничем не защищенный корпус, осознания, что ему, Мэтиану, оторвало руку по плечо и крови льётся слишком много, и заканчивая неделей, проведенной в бреду, и дальнейшим восстановлением в течение полугода. С его рукой тогда было что-то похожее, всего пару раз, сразу после установки, и врач, под контролем которого Мэтиан находился в тот период, без труда устранил эту проблему. Назвал это каким-то мудрёным словом, значение которого Мэтиан даже не потрудился узнать, собственно, как и его запомнить. Теперь это всплыло в памяти, помутневшей от многочисленных лекарств, отчего-то чётко и незыблемо, зависнув и вырвав, как гарпуном, из вороха мыслей догадку. Хлёсткую, как пощечина. Мэтиан не хотел, чтобы она оказалась правдой, но правда была в том, что он сам на месте Кастерна сделал бы то же самое. Он лишил бы своего пленника хоть малейшего преимущества и ударил бы по самому больному — кораблю. Для пирата потерять корабль — это всё равно, что лишиться свободы, крыльев, своей команды. Это равносильно настолько, что смысл жизнь теряется, если это отобрать. Год назад Мэтиана лишили команды. Три недели назад — свободы. Теперь не стало и любимого Джайлса. Его верного спутника, служившего ему и крепостью, и домом, и птицей, на крыльях которой он мог покорять космос. У Мэтиана отобрали всё, кроме имени и чести.
Теперь, смотря на Кастерна, стоящего перед ним, он всё понимает. Понимает, что догадка оказывается правдой, страшной, уродливой и жестокой, беспощадной настолько, что горло пережимает спазмом — не вдохнуть, не выдохнуть. Лёгкие обжигает огнём, Мэтиан не сводит со своего палача прямого, почти немигающего взгляда. Чужие слова взрываются в голове, подобно атомной бомбе, бьют наотмашь, больно, как хлыст. В груди что-то леденеет, замораживая, оставляя лишь гнев и отчаяние, слившиеся в едином порыве. Накрывает, подобно цунами, так же быстро и неотвратимо.
— Нет, падла ты блондинистая, не подлечили и подлатали! — Слова срываются с языка будто сами собой, подобно локомотиву, который не остановить голыми руками, проламывают пространство. Мэтиан взрывается моментально, резко, отчаянно, — Ты знаешь, о чем я говорю, мразь! Ты приказал своему псу в белом халате забрать мою руку. Не понравилась она тебе, да?! Как ребра? Болят в дождливую погоду?
Всё, что Мэтиан может теперь — это плеваться ядом, пока его не заткнут силой. Всё, что ему остаётся, — это смотреть, как Кастерн снимает кольца, оставляя их на столе. От тихого стука металла о металл что-то внутри обрывается. Потому что Мэтиан знает, зачем блондин это делает, безошибочно знает, что за этим последует, и Кастерн даёт ему сполна прочувствовать ситуацию, её неотвратимость и неизбежность, топит в бессилии, и только какая-то неведомая сила оставляет Мэтиана на месте: он знает, что бежать бесполезно, да и некуда. В его памяти слишком засело собственное решение, принятое на той базе, затерявшейся среди песков инвийской пустыни, — он должен всё вынести; он обещал.
Когда Кастерн оказывается рядом, его хорошо скрываемый гнев ощущается почти что физически. Разливается в артериях, множась пульсом. Мэтиан видит этот гнев в темноте чужих карих глаз, в них столько мрака, что в какой-то момент Мэтиан даже теряется, не в силах вынести, но собственного взгляда не отводит. Глаза в глаза. Когда боковым зрением видит короткий замах, всё равно не успевает подготовиться к первому удару — прилетает резко и неожиданно. Проламывает скулу, заливает нос и горло горячей кровью, Мэтиан плюёт её, силясь не захлебнуться в этом кровавом потоке, зло рычит, пытаясь вырваться, пытаясь заблокировать чужую руку, но тщетно. Где-то краем восприятия чувствует, как чужие пальцы сжимают его волосы на затылке, его голову возвращают обратно, давая нормально вдохнуть пару раз. От второго удара потолок меняется местами с полом, переворачивается несколько раз вокруг только ему известной оси и возвращается на место, множась на многие копии. Короткого вдоха не хватает, чтобы выровнять сбившееся дыхание. Третий удар выбивает сознание на короткий миг, который Мэтиану кажется вечностью, но, распахнув глаза, он видит Кастерна перед собой сквозь красную пелену, разлившуюся в его светлых волосах терпким вином. Голову сильно ведёт. Во рту пересыхает до тошноты. Когда Кастерн отпускает его и отходит в сторону, Мэтиан, оперевшись локтями о собственные колени, блюёт кровью прямо под ноги, на пол. Рвано вдыхает пару раз, пока желудок не скручивает следующим спазмом. Отдышавшись, вытирает рот рукавом, размазывая кровь ещё сильнее, и поднимает голову.
— Ненавижу тебя, мразь, — шепчет, легко читаемое по залитым кровью губам.
Его трясёт, руки дрожат, чувствует, как глотает собственные слёзы, кажется, они льются не из глаз, а куда-то прямо в душу. Во взгляде, направленном на Кастерна, ничего не ломается, в нём тёмной волной поднимается ненависть, жгучая, яркая, первобытная. Она затапливает в тот момент, когда Мэтиан видит в руках у блондина щипцы. Ими легко выдирают зубы. Он знает, он делал это собственными руками. Закрывает глаза.
Его руки свободны, он не привязан к стулу, но почему-то так и остаётся на нём сидеть. Где-то в глубине души он понимает, что силы не равны. Он может напасть, пытаться вывести Кастерна из строя, ранить его, благо есть, чем это сделать, но это не поединок на равных: Мэтиан слишком измотан, слишком обессилен, морально и физически, и, даже, если ему каким-то неимоверным чудом удастся одолеть противника, он не выберется из этой комнаты. Двери заперты, выхода нет, ключа тоже. Он не знает ни кода, ни то, каким образом здесь всё шифруется. Ещё лежа в палате, он понял, что это не альфийский корабль. Если бы это был он, Мэтиан ещё мог бы попытаться хоть что-то сделать, но он находится в корабле из другой Системы, где все совершенно иначе. У него просто нет выхода.
Распахивает глаза, когда его прижимают к стулу, грубо перехватывают под нижнюю челюсть, вздёргивая наверх, заставляя смотреть. Смотреть и захлёбываться ненавистью и бессилием. Мэтиан никогда себя так не ощущал, наверное, только в момент, когда его чуть не убил киборг. Тогда он чуть не сорвался в эту пропасть, ему казалось, что дальше некуда, но отчаяние сделало ещё один виток по спирали, уносясь дальше, разрывая душу в клочья, на что ответом было лишь молчание. Мэтиан даже не застонал от боли.
Несколько коротких вдохов, пока Кастерн говорит, подробно описывая, что собирается делать. Мэтиан знает и без этого. Чужая ярость промораживает льдом, от неё стынет без малого кровь. Точка невозврата приближается с пугающей скоростью. Мэтиан до боли в пальцах сжимает запястье чужой руки, словно это может остановить.
— Я скажу, блять, скажу, — запнувшись, выплевывает кровь, — Чё ты психуешь сразу? Твою мать.
От шока мысли становятся короткими, чеканятся отрывисто, односложно; шум в голове заглушает все остальные звуки извне, Мэтиану кажется, что он начинает в него проваливаться, как в огромное облако из ваты.
— Нихрена мне не нужен твой груз. На гребаной Иннаре он. Там, где никого нет, — понимает, что не может вспомнить название места, хотя точно помнит его координаты и расположение. Чувствует, как в глазах начинает темнеть, вцепляется в чужую руку уже безотчетно и слепо, — Пройти только со мной можно.. Сканеры. Они. Там..
Облизывает окровавленные губы, дышит рвано и коротко. Звон в голове становится почти оглушительным.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

6

Почти не сопротивляющийся Мэтиан под ним ощущался отчётливо, однозначно и – в разогнанном адреналином восприятии – слишком ярко. Голенищем сапога, крепко стянутым шнуровкой, Кастерн грубо прижимал его поперёк бедер, фиксируя на стуле. В нос и глотку с каждым вдохом забивался удушающий запах крови. Чужое горло под стальными тисками пальцев захлёбывалось в судорожных попытках дышать. В распахнутых глазах зрачок топил радужку, кололся бритвенно-острой ненавистью. Чужое отчаянное бессилие кололо по нервам, вытаскивая наружу простые звериные инстинкты. Перегрызть хребет тому, кто слабее и не сопротивляется. Подмять, подчинить и сломать. Сожрать, похоронить и забыть. Жалости и снисхождению места в этой борьбе, начавшейся задолго до корабельной пыточной, не было.
Кастерн уже намеревался силой раскрыть ублюдку замаранную кровью пасть и начать, как и сказал, с клыков. Выдрать наживую, с корнями, так, чтобы прочувствовал каждый мучительный миллиметр развороченных десен и начал наконец отвечать по делу. Потом продезинфицировать спиртом и заставить этот кровавый коктейль проглотить. Но Мэтиан опередил эту незавидную участь. Произнесенные им слова заставили Кастерна притормозить. Скажет, как же. За этим они здесь и собрались. Блондин помедлил, не перебивая и давая возможность высказаться, перед тем, как снова придётся применять насилие. А применять придётся: он был в этом уверен. Всё шло по закономерному сценарию, хотя Мэтиана он отнес бы к тем, с кем пришлось изрядно провозиться.
«Хорошо подумай, мразь, перед тем, как начнёшь говорить об этом», – мрачно шевельнулось в голове. Мэтиан своими словами, в общем-то, покупал себе путевку в жизнь. Или на тот свет. Кастерн мог завалить его прямо здесь и сейчас, если посчитает нужным, а Ришлейда – достаточно бесполезным. Он мог применить на нём пытки, после которых Мэтиан больше никогда не сможет выглядеть и жить, как прежде. Он мог сделать с ним всё, что угодно, и только от ответов пленника зависела его собственная участь. Хотя они оба были реалистами: Мэтиана всё равно ждала могила. Вопрос в том, насколько скоро и каким именно путём он там окажется. Мучительным и страшным или достаточно безболезненным, вроде пули в голову или ножа по горлу.
Тебя уже пытались убить, да? Кривая семерка на шеё – Кастерн успел увидеть зигзаг шрама на тонкой коже в их первую встречу – не даст соврать. У Мэтиана, видимо, судьба такая.
Там дохрена мест, где никого нет, ясно? – Вскинулся, в какой-то момент намеренно теряя терпение. Эта информация не меняла ровным счетом ничего. Иннара была гигантской и необъятной, как и любая планета. Искать там, это искать иголку в стоге сена или даже хуже, – в бескрайних песках пустыни. Бессмысленное и бесполезное занятие, если не иметь чётких наводок и конкретных фактов. Мэтиан должен был знать, он был единственным, кто располагал информацией, но снова и снова ничего не говорил. Ничего, что заставило бы Кастерна прекратить допрос.
Красным расползалось от чужих губ по подбородку вниз, к сжимающей под челюстью руке. Необходимая жестокость – Фогарта смотрел на это и в голове звучал вопрос: скольких ещё ублюдков ему придётся насиловать, а затем хоронить без чести и могил, прежде чем доберется до истины? Прежде чем они, сука, ответят по заслугам? – картина, ставшая в какие-то последние четыре года привычной.
Красным заполняло вокруг. Ледяная жгучая ярость билась вместе с тяжелым пульсом, плавя артерии и вены. Слова пленника вязли в этом мареве, утопая, паузы между его словами становились всё ощутимее.
Что за сканеры? – Прошипел блондин, понимая, что выцепил в допросе направление, но к своему неудовольствию осознавая, что Мэтиан насчет сканеров не блефовал. С очень большой вероятностью не блефовал. У таких, как он, всегда имелись отходные пути даже если загнали в тупик, и эти пути они предпочитали подготавливать гораздо заранее, нежели окажутся загнаны в угол. Просто так добычу никто не стал бы отдавать, всегда должны оставаться гарантии собственной безопасности и неприкосновенности. Хотя бы временной. Кастерн предполагал что-то такое, но не ожидал настолько безвыходный вариант. Если Мэтиан на самом деле не врал, то его визит на тот свет откладывался на вполне неопределенный срок. А любой срок – это время, а время – это возможности. В случае конкретно Мэтиана – возможность справиться с Кастерном и уйти. Эта закономерная, бесхитростная цепочка Фогарту внезапно разозлила. Ублюдок снова решил его поиметь?
Откуда мне знать, что ты не врешь? – Зло, цедя каждое слово, но вопрос замер в пространстве неотвеченным. Кастерн почувствовал, как парня повело в сторону, тяжесть тела ощутимо навалилась на удерживаемую за горло руку. Чужой взгляд из ответного яростного перетёк в мутный, расфокусированный. Бедра под ногой стали податливыми, как воск, кажется, прижми сильнее и додавишь до сиденья стула, на котором Мэтиан находился. Блондин мысленно выругался. Если пленник сейчас потеряет сознание, то момент рискует оказаться безвозвратно упущен. А он только начал его, черт побери, раскалывать. Только начал получать что-то похожее на ответы. Действовать нужно было незамедлительно и жёстко, но вторая рука Кастерна оказывалась занята щипцами – из-за чего он повторно выругался – их пришлось бросить на находящийся поблизости стол. Другой рукой он продолжал удерживать пленника под челюстью. Ришлейд в его захвате уже почти отчалил в спасительную темноту, его взгляд исчез за подрагивающими ресницами, только тонкие бледные пальцы продолжали сжимать крепкое запястье, словно оно оказалось для парня единственной стационарной точкой. Может, так и было.
Только попробуй блять вырубится, – зарычал на него Кастерн, надеясь, что его ещё слышат. – Очнешься без ебанного уха, сука, это я тебе обещаю! – В сознании блондина, когда Мэтиана начало отключать, словно взорвалась осколочная граната. Вывернуло злобой наизнанку. Вслед за словами он влепил пощечину. Такую хлесткую и сильную, что самому руку обожгло. Ответом в груди растеклось что-то жгучее и яркое, топя собой зарево ярости. Бить Ришлейда, как какую-то нарывающуюся, не в меру обнаглевшую блядь оказалось на удивление приятно. Рука с его горла переместилась на челку, пальцы сжали волосы, не давая опустить голову.
Координаты, населенные пункты рядом, ориентиры на местности, – отчётливо, чеканя каждое слово, прорычал в чужое залитое кровью лицо. Ему было плевать, что Мэтиан оказался на грани через какие-то несколько ударов и вернулся обратно отрезвляющей пощечиной. Надолго ли – вопрос, поэтому затягивать не стоило. Похоже, о чем-то про состояние Ришлейда говорил врач. Пытался донести до капитана, что пациент ещё слишком слаб и не вынесет допросов в таком стиле, в каком Кастерн привык их проводить. Плевать. Фогарта почти заставил его говорить.
Отвечай, мразь. Отдохнешь потом.
На том свете, ага.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

7

Дышать нечем, будто из комнаты выкачали весь воздух до однородного вакуума. Звуки извне, далёкие, глухие, мутные, едва ощутимые улетают прочь, мимо сознания, ныряют в тишину где-то на периферии. Отчего-то в голове ясной остаётся лишь одна мысль, что он, блять, теряет сознание, прямо сейчас вырубается безо всякого зазрения совести, внутри даже страха нет. Только в ушах звенит от боли так, что Мэтиан не сразу может разобрать слова. Смысл ускользает прочь, как песок сквозь пальцы, неуловимо и беспрепятственно. И Мэтиану вдруг становится совершенно похрен на всё, что с ним прямо сейчас происходит. На то, что его били по лицу, на то, что он почти сказал, где груз, на то, что ему вырвут зубы или отрежут ухо. Абсолютное равнодушие подступающей волной сносит остальные чувства. И важным перестаёт быть всё, что у него есть и было, сжимаясь до микроскопической точки, исчезающей почти бесследно. Комната со всеми своими металлическими столами, инструментами для пыток, стульями, с полом, закатанным в полиэтилен, и блондином, сжимающим ему горло, — вся она размывается чёрно-белым, будто водой чернила, густыми, вязкими, и вдруг падает в абсолютную темноту.
Понимает, что он ненадолго отключился, когда ощущает хлёсткий удар по лицу. Сильная пощёчина резко обжигает щёку болью, вырывая из омута темноты, застилающей помутневшее сознание. Мэтиан распахивает глаза, пытается проморгаться и нормально вдохнуть. Рёбра будто давит невидимыми лапами. Он бессмысленно хватает ртом воздух, чувствуя, как медленной удушающей волной накрывает паника. Перед глазами то светлеет до рези, то темнеет до едва различимых пятен. Пытается сфокусировать взгляд, но лицо блондина остаётся размытым. Чувствует в какой-то момент, что так и не отпустил чужую руку и всё так же продолжает сжимать запястье. Значит, до конца всё-таки не вырубился. Звон в голове не пропадает, занимая в ней какую-то непомерно огромную часть. Мысли носятся стаей испуганных птиц, и ни одну из них не поймать. Через пару глубоких вдохов, которые заставляет себя сделать, Мэтиан чувствует, как сознание постепенно возвращается обратно. Его кидает в эту реальность снова, в исходную точку. Круг замыкается.
— Коор... ди..? Что?..
Мэтиан тупо смотрит в чужие карие глаза остановившимся немигающим взглядом, ни разу не въезжая, о чём его спрашивают. В голове лишь осознание, что ему только что влепили пощёчину. Ему и пощечину — эти два слагаемых никак не складываются в голове, выбиваясь из одного ряда настолько, что Мэтиан какое-то время продолжает невозможно виснуть. Унижение болезненно прошивает тело, застревая острыми крюками в сознании, лишь потом Мэтиан вспоминает, почему и зачем он здесь. События последнего месяца пролетают замыленными кадрами киноплёнки.
— Не надо, не бей, блять, — чувствует, как чужие пальцы сжимают ему чёлку, не давая толком пошевелиться, — Да отъебись ты от меня!
Зло сверкает глазами, выплевывает кровь, чуть поджимает окровавленные разбитые губы.
— Блять, ебаная сука.
Шипит и смотрит в чужие глаза. Дальше матерные слова застревают в горле, потому что любое лишнее в состоянии навлечь очередной удар, а его Мэтиан может уже не вынести. Ему нужно сказать всё, что знает, и, как на зло, перед мысленным взором всплывают все те моменты, когда он был там, где груз с Далуэна. Это слишком проверенное и надёжное место, чтобы вот так просто рассказать о нём, но кого это интересует? Раз попался, то отвечай по полной программе. В который раз от осознания этого в груди всё сжимается в болезненный комок. Больно. Больно поигрывать и терять то, что дорого. Больно падать, больно понимать, что ничего не вернёшь, что жизнь беспощадна и уносит куда-то всё дальше по временной шкале, туда, где боли не станет меньше.
— Отпусти.
То ли чёлку просит отпустить, то ли вообще. Эта просьба звучит как-то потерянно и отстранённо, не вписывается в контекст.
— Я скажу.
Сколько раз он уже это повторил? Или, может, это единственная фраза, которая не дала изуродовать его и убить? Ему всё-таки нужно сказать. Может, тогда Кастерн его отпустит в медотсек и даст отдохнуть. И это то, что стало его реальностью за последние три недели. То, что теперь составляет его жизнь. Больше у него ничего нет. Высшей точкой блага кажется та кровать в белой больничной палате. И та тишина, которая там.
— Значит, — облизывает губы чисто механически, чувствует, как кровь стекает по подбородку и дальше по шее за воротник. Язык еле слушается, мысли никак не связываются воедино, — Иннара.
Проваливается в короткую паузу, подыскивая слова. После трёх ударов и недавней потери сознания это кажется почти невыполнимой задачей.
— Горная цепь... Знаешь, наверное? — усмешка неуловимо пролетает по губам, — Поселение у подножия горы Дреук. Заброшенное. Никого там нет. Ална называется, — говорит спокойно и тихо, будто не было всего этого гнева только что, не было ядовитой, убийственной ненависти и колкой злобы в словах. Но она всё ещё плещется в глубине чёрных зрачков, — Оттуда вдоль реки три километра в гору.
Запинается, делает пару вдохов. Каждое слово отнимает столько сил, будто он сам только что прошёл это расстояние, про которое говорит.
— На высоте в пятьсот метров водопад будет. Небольшой такой. За ним вход в пещеру. Там, если пройти далеко вглубь, то, что тебе нужно.
Медленно моргает, продолжая смотреть на блондина.
— А теперь отвали от меня.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

8

Он сжимал чужие волосы в кулаке, с безжалостностью голодного хищника наблюдая, как пленник медленно приходит в себя. Как глотает собственную кровь, загнанно дышит и с неотвратимостью осознает себя в той же самой комнате и на том же стуле, где находился меньше минуты назад, до того, как вырубиться. Чудовищные качели – реальность из бесконечных пыток и ослепляющего зарева боли, сменяемая непродолжительной спасительная темнотой, а может и белыми палатами – это тот сценарий, который будет повторяться до тех пор, пока Мэтиан не расскажет всё то, что ему известно. И смерть в его финале, когда она наконец наступит, покажется высшим благом. Избавлением. Спасением от того кошмара, которым стала жизнь Ришлейда за последний месяц. Теперь, запертая в четырех стенах пыточной, это их общая реальность и это единственный метод, способный заставить заговорить кого угодно. Мэтиан был не первым гостем в этих помещениях и далеко не последним, кого Кастерну приходилось пытать. Но выбор, через сколько и в каком состоянии отсюда выйти, оставался только за Ришлейдом. Кастерну оставалось надеяться, что он будет сговорчивее человека из его команды, который сдал капитана только через двое суток непрекращающихся пыток.
В холодный взгляд, направленный на прижатого к стулу пленника, равнодушный и без малейшей доли эмпатии, прокралось снисхождение. Бить ещё раз Кастерн не собирался, даже за «ебаную суку», хотя заткнуть не в меру наглого, упорно не желающего принимать действительность ублюдка не мешало бы. За слова следовало отвечать, если бы у Фогарты не было совершенно другой цели. Сейчас он не мог позволить себе срываться из-за мелочей, рискуя из-за собственной импульсивности уже никогда не расколоть Мэтиана. Тонкая грань между применяемым насилием и моментом, когда насилуемый начинает говорить, маячила где-то совсем рядом. Блондин чувствовал её, как волк чует близкую, уже порядком обессиленную добычу. Теперь он просто ждал, прямым непроницаемым взглядом смотря в серые глаза напротив. Не пошевелился на просьбу отпустить, только слегка склонил голову набок, чувствуя, как внутри тугим узлом сплетаются разрушительные чувства. Ярость и злоба, помноженные на желание наконец с этим покончить и идти дальше. Знал: не заговорит Мэтиан сейчас, распрощается с зубами, потом с идеальной линией переносицы, уже потом, когда очнётся от ледяной воды в лицо, придёт черед рук и коленей. Нападение киборга покажется прекрасным воспоминанием.
В эти мгновения – понимая, что пленника, если продолжит молчать, придётся изуродовать до неузнаваемости, а потом только позволить умереть – Кастерн почувствовал лёгкий укол сожаления. Слишком бессмысленная смерть. Слишком ни за что. Даже если потом, уже когда выдаст информацию, он его убьёт – это будет иметь смысл. Но не сейчас. Не так. Мэтиану было не за что умирать в этих пыточных прибывшего из совсем другой Системы корабля. Это была не его правда, не его жизнь и не его война, на шахматном поле которой он, сам того не желая, стал ферзем.
«Стоит это того, Мэтиан? Ты собираешься заплатить собой за чужие ошибки и тайны?» – хотелось сказать об этом в лицо, выплюнуть всю правду, вытрясти правду чужую, и наконец поставить во всем этом точку. Нажать на спусковой крючок, чтобы не страдал. Чтобы не поймали другие, чтобы не пытал бывший босс, наверняка, неотступно идущий по следу. После всего случившегося, Мэтиану и правда будет спокойнее всего в земле, в безымянной могиле, о нахождении которой будет известно только военному преступнику из совсем другой Системы.
Но вместо молчания Ришлейд выбрал ответы. Когда он начал монолог, спотыкаясь на мыслях и теряясь в паузах, Кастерн не стал его перебивать. Только чуть сильнее сжал пряди и окинул взглядом обезображенное кровью и побоями лицо. От серых упрямых глаз спустился к прямой линии разбитых губ, к виднеющимся за ними алеющим зубам, дальше к окровавленному подбородку и шее, с тонким росчерком шрама по левой стороне.
Горную цепь, которую упомянул Мэтиан, Фогарта знал. Прикрыл глаза и молча кивнул, подтверждая, что в курсе о чём речь и разрешая говорить дальше. Чужой рассказ был кратким, уложился всего в несколько предложений, но большего и не требовалось. Лишь четкие безэмоциональные факты, это лучшего всего отключало чувства. Кастерн медленно вдохнул, слегка нахмурился, прогоняя в мыслях сказанное. Заброшенное поселение Ална, значит. Уже от него, в трех километрах и на высоте пятисот метров и находится то, на поиск чего он потратил без малого год. То, что ему самому когда-то стоило жизни и то, что позволит сполна отплатить всем этим мразям. Получив наконец информацию, радости Кастерн не испытал. Только шевельнулось что-то внутри, опасное и мрачное, способное похоронить под собой здравый рассудок, но блондин держал себя в руках. Эта охота и этот допрос – всего лишь ступень, обычный рабочий момент, да и не мог он быть уверенным наверняка, что Мэтиан не соврал, рассчитывая отсрочить свою гибель или вообще завести Фогарту в ловушку. На памяти блондина попадались и такие ублюдки, готовые выжить любой ценой. Даже обманом и хитростью. Не выживали. А Мэтиан мог оказаться полезным, его стоило проверить, ровно как и предоставленную им информацию. Убив его сейчас и утолив тем самым свою злобу и кровожадность, Кастерн мог потерять единственного, кто знал ответы, а рисковать настолько Фогарта не хотел и не привык. Да и допрос он ещё не закончил. Оставалась информация, требующая разъяснения.
Я отвалю, когда решу, что мы закончили, – вкрадчиво пророкотал блондин, вернувшись взглядом с лица к глазам. С несколько секунд молча смотрел, словно хотел выцепить что-то важное на дне расширенных зрачков, только потом отпустил челку. Убрал ногу с чужих бедер и отошёл к привинченной к полу металлической тумбочке, находящейся вплотную к столу. Наклонившись, выдвинул нижний ящик и вытащил оттуда небольшой кусок чистой ткани и бутылку воды, предназначенную для тех, кто ведет допрос, нежели для допрашиваемых. Им не за чем: напьются и так, ледяной водой, в которую их сунут с головой на десяток минут. Возвращаясь к пленнику, Кастерн подхватил имеющийся здесь второй стул за перекладину спинки и опустил его напротив того, на котором находился Мэтиан. Сел так, что собственное колено оказалось меж колен чужих. Наклонился вперед, опираясь локтями о свои бедра. Повернул крышку бутылки, с треском срывая крепления. Их с Мэтианом разделяла всего пара десятков сантиметров.
Ты упоминал про сканеры, – начал спокойно, так, будто говорил про совершенно обыденные темы и сидели они не в допросной, а где-то на природе и обсуждали планы на будущее. – И давай без глупостей. Отсюда ты отправишься в медотсек, но тебе решать, в каком именно состоянии, Мэтт.
С этими словами выплеснул воду на ткань, отжал. Вниз на пол полетели капли, по руке, спускаясь к локтю, быстро побежали холодные полосы. Кастерн сунул бутылку в чужие руки, надеясь, что Мэтиану хватит сил её удержать.
Не отравлено, при тебе открыл, – холодно хмыкнул, понимая, что терять Ришлейду в принципе нечего. Ему так даже проще будет, если умрет здесь и сейчас, после пары глотков сомнительной эссианской воды. – Рассказывай по порядку. Сколько там сканеров? Расположение, модели, принцип работы?
Ткань блондин приложил к собственным костяшкам, стирая чужую, ещё не успевшую застыть кровь. Отходило плохо, тряпка быстро покрылась красными пятнами. В паре мест он всё же свои руки, очевидно, разбил, но боль, вытесненная и задушенная адреналином, заявит о себе не скоро. Привычной постадреналиновой слабости ещё даже не наступило.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

9

Под чужим прямым взглядом чувствует себя словно животное, которое препарируют наживую. Медленно, мучительно и невыносимо долго. Этой пытке нет конца. Внутри столько же боли, страха и отчаяния, как если бы перед ним стояла сама смерть, но на другой стороне эмоциональных качелей незыблемым остаётся абсолютное безразличие, ведь уже ничего не имеет значения. Не важно, кем он был, кем стал, кем мог бы быть. Все те люди, что были рядом, все те, кого он помнит, совсем скоро будут стёрты из памяти навсегда. И он исчезнет из их жизней точно так же. В голове лишь один вопрос, на который он знает ответ с того самого момента, как столкнулся с блондином впервые. Никакого сомнения не возникло тогда, нет его и сейчас.
"Убьёшь?" Да, убьёт. Пристрелит, ни дать ни взять, как какую-то псину, и рука не дрогнет. В карих глазах напротив мрака больше, чем в самой тёмной точке Вселенной.
Пока Мэтиан смотрит в эти глаза, чувствует, как внутри всё сжимается, то ли от страха, то ли от желания это всё побыстрее закончить. Впервые он на этой грани, хотя всегда ему казалось, что уже однажды там побывал, когда потерял свой Риван. Видно, теперь он стоит к смерти ещё ближе и смотрит ей в прямо глаза. Её предельная близость сводит с ума. Шансов нет, их и не было, всё это было ясно с самого начала, с самой первой встречи. Кто он, чтобы противостоять этой машине, подмявшей под себя, как какую-то соломенную куклу, переломавшей на части и не оставившей ему ничего, кроме бесконечной боли и безысходности?
Есть ли силы бороться?
Закрывает глаза, когда Кастерн наконец-то отпускает чёлку и поднимается с его ног. Исчезает, пропадает где-то на периферии восприятия, и Мэтиан вдруг понимает, что окружающее его пространство сузилось до расстояния вытянутой руки, всё, что дальше, он просто теряет из виду, не воспринимая и не чувствуя. Он теперь не ждёт ничего, кроме очередного насилия, ударов в лицо, уродующих его и выбивающих сознание прочь из слабеющего тела, кроме боли и вкуса крови во рту, от которого мутит настолько, что он перестаёт это ощущать. Тело немеет, холод заползает в вены, в мышцы, под рёбра, вливается, застывая колким льдом. Здесь, в этой комнате, затерянной в чреве корабля, действительно холодно. В порыве отчаяния и мучительного ощущения безысходности Мэтиан обнимает себя руками, и, чуть наклонившись вперёд, опускает голову, пряча взгляд за длинной чёлкой. Горло сжимает спазмом от подступающих слёз. Не плакать, хотя только это кажется единственным возможным и дозволенным, не показывать, насколько сломлен, потерян, испуган. Ничего из этого. Вдыхает, пытаясь выровнять дыхание. Слышит приблизившиеся шаги. Когда блондин вторгается в его личное пространство, садясь слишком близко, Мэтиан откидывается на спинку стула, вскидывая голову и щурясь от электрического света. Кажется, что от пронзающей тело боли сложно дышать. Вдохи и выдохи короткие, рваные, и воздуха не хватает. Духота наваливается вместе со слабостью. Болит всё, каждая мышца тела, каждая кость, его словно плавит изнутри этой болью.
Он не ждёт того, что блондин его отпустит, отправит в медотсек, дав наконец-то отдохнуть. Смотрит равнодушно и отстранённо отчего-то на чужое колено, затянутое в чёрную кожу брюк, оказавшееся между его собственных. И мысли медленно перетекают в голове, как вязкая жижа. Сдохнуть в двадцать семь лет из-за собственной глупости, жадности и бог знает чего ещё — это надо постараться. Усмехается этой мысли. Усмехается зло, болезненно и отчаянно. Медленно поднимает взгляд на блондина, когда тот начинает говорить. Он повторяет то, что говорил уже не раз, словно предупреждая снова, давая снова понять, где Мэтиан находится и во что ввязался. От этого в груди всё сжимается, и, Мэтиан чувствует, рвётся тонкая леска последней надежды. По щеке, замаранной кровью, скатывается одна единственная слеза.
Протянутую бутылку берёт чисто механически, не понимая, зачем она ему, просто она вдруг как-то оказывается в его дрожащих руках. Он молчит всё то время, пока Кастерн говорит, пока стирает со своих разбитых рук кровь. Его кровь. И свою собственную. Видимые цвета становятся контрастными и восходят к высшей точке абсурда. Всё ярким и чётким печатается в память. Кажется, Мэтиан всё-таки говорит, какая там модель сканеров, но сознание будто живёт теперь отдельно от тела. Вроде бы отвечает на каждый поставленный вопрос. Всё это время ему кажется, что ещё немного и он умрёт от этой боли, раздирающей ему душу, изорвавшей её в клочья.
— Пять штук их, — произносит бесцветно, в его голосе нет жизни, — У входа и у самого места хранения.
Молчит мгновение, будто вспоминая, что ещё из важного должен сказать. Смотрит куда-то в сторону, больше не в силах выносить чужой взгляд.
— Взломать сложно, но можешь попробовать, если времени достаточно, — устало усмехается, едва заметно, и коротко в глазах вспыхивают догорающими углями чувства. И лучше бы их не было. В груди всё так же пусто, словно зияющая бездна, где нет ничего, кроме холода и темноты. 
— Замок откроется только, если я жив и в сознании. Пройти вместе со мной может ещё один человек. Чтобы прошло больше, — запинается, будто споткнувшись обо что-то, и медленно вздыхает, пытаясь найти линию собственных мыслей, — Чтобы больше, я должен ввести нужное количество человек вручную.
Опускает взгляд на бутылку, которую всё так же держит в руке.
— Всё-таки.. отпустишь?
И он не знает, что хочет услышать в ответ. Хочет уточнить, что в медотсек, но молчит и снова понимает, что даже не пожил толком, много, где не побывал, и много ещё чего хотел сделать. Теперь это отправится вместе с ним в могилу, и все желания, чувства и мысли, что жили вместе с ним, они так же исчезнут. Его не станет совсем скоро. У него пара недель в запасе, вряд ли больше. Поживёт ещё немного, пройдёт путь в одну сторону бок о бок со своим врагом, и останется там, у подножия горы или у поселения Ална, которое ещё помнит своих последних жителей, ушедших навсегда.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

10

Мутно-серые холодные стены допросной с тёмными провалами вентиляции под самым потолком молча внимали происходящему. Высокий потолок с белым искусственным светом ламп безучастно склонялся над помещением. Немые равнодушные свидетели ещё одной маячащей совсем рядом смерти и пролитой крови, что тяжелыми каплями оседала на пол. Лишь ещё одна жертва, ещё один человек, обречённый на страдания и боль в этом могильно-немом пространстве. Распятый на обстоятельствах, обреченный на гибель без чести, но нужна ли она таким, как Мэтиан? Преступник, пират и убийца, которого жажда наживы завела прямиком до собственной погибели. Он сделал свой выбор. Перешагнул черту, находиться за которой не следовало, попался и оказался в пыточной корабля, вынужденный на вопросы ответить. Но своевольный и гордый, принимать свою участь не спешил, даже сейчас, переломанный, изуродованный и медленно, мучительно истекающий кровью. В одно мгновение ставший ненужным и выброшенным на обочину. Что Кастерн мог дать ему взамен? Избавление и милосердие? Кастерн обещал не убивать, и пусть это была ложь, всё, что он мог дать – это надежду на спасение. Убить так, что Мэтиан даже не поймёт, что мёртв, и не узнает, кто его убил. Это не та цена за информацию о нахождении груза, слишком несоизмеримо, но это единственное, что Кастерн мог ему дать. Смерть от шальной пули где-то за пределами корабля, когда некого винить за случайность. Он не убьёт Мэтиана сейчас, и дело даже не в сомнениях о достоверности фактов и не в сканерах, успешное открытие которых было запрограммировано на живом Ришлейде. В конце концов, их можно взломать. Дело было в сказанных словах.
«Убьёшь?» – не спрашивали, нет, констатировали чужие глаза. Надежда где-то на самом их дне давно рассыпалась потухшими углями. «Убью», – спокойствие в прямом немигающем взгляде и холодное молчание служили ответом. Стена между ними выстроилась задолго до этих нескольких суток, проведенных в погоне, насилии и пытках: никакой эмпатии, никаких чувств и сожалений. Только жертва и хищник, сведенные в одном пересечении дорог. Так и останется: у Мэтиана, после всего, был лишь один путь.
Хорошо, – отозвался Кастерн, выслушав. Слегка склонил голову набок. Мрак на дне вискарных глаз заморозило колким льдом. – Надеюсь, ты не врешь.
Мэтиан мог намеренно предоставить ложную информацию, мог выдать сведения, выгодные ему, и постараться заманить Кастерна в ловушку, в попытке либо выбраться самому, либо, если это окажется невозможно, забрать с собой в могилу. Даже на привинченном стуле в пыточной, откуда никто не возвращался в прежнем виде, Мэтиан был опасен. Не в тех действиях, которые мог предпринять, – в прямом столкновении ему не справиться с Кастерном – а в том, что происходило у него в голове. Об истинных планах Ришлейда, если они были, блондин мог только догадываться и, привыкший априори никому не доверять, даже в правде, рассказанной под страхом пыток и смерти, видел намеренное искажение истины.
Тяжело, удушающе пахло кровью. Приближение смерти – молчаливым, так и не озвученным приговором – оседало в пространстве, ползло по нервам, пробираясь через напряженные мышцы, искрилось на кончиках светлых, почти белых волос. Одним слитным плавным движением подняться, задевая коленом чужие бедра, отойти к разложенному на столе инструменту, оттуда, из-под чёрного полиэтилена вытащить заряженный на все патроны пистолет, почувствовать, как привычно-ласково ложится в ладонь рукоять, щелкнуть предохранителем и, вернувшись, взвести курок, держа дуло напротив чужого лба. Нажать на спусковой крючок, преодолевая сопротивление пружины. Всего один выстрел поставит точку во всем том кошмаре, что их связывал. Тебе, Мэтиан, не надо иметь к этому отношения, ведь так? Его конечная точка, после всего, в нескольких метрах под уровнем земли, ему и правда спокойнее всего будет там, в могиле.
Или тебе, Кас?
Кастерн медленно моргнул. Он всё ещё держал в руках окровавленную ткань вместо огнестрела и сидел напротив Мэтиана, вторгнувшись в его личное пространство, на наличие которого в допросных становилось наплевать. Он всё ещё не пошевелился, держа руки локтями на коленях. Парень рядом, в инстинктивной попытке сохранить себе хоть немного мнимой свободы, сидел откинувшись на спинку стула и отклонившись от Фогарты настолько, насколько позволяло почти полное отсутствие расстояния между ними. Не пристегнутый наручниками, отречённый и обманчиво покорный, он сидел в полумраке допросной, будто гордая жертва на алтаре древнего бога. Кастерн подавил в себе желание протянуть руку и стереть тонкую дорожку, прочерченную по чужой щеке, на которой совсем недавно он оставлял пощечину. Не шелохнулся. Смотрел только, а во взгляде терновыми шипами расцветало что-то похожее на сожаление.
Отпущу, – отсюда – только в медотсек, с корабля и из своих планов – только на тот свет. Но отпустит, не соврал. Вместе, бок о бок, им всё равно не по пути. В конце концов, Мэтиан лишь средство достижения цели, и всё то, о чём ему известно, он унесет с собой в могилу. И Кастерн не позволит ему забрать себя с собой.
Он поднялся, задел, как и думал, ногой чужое колено, отошёл к столу. Бросил к инструментам окровавленную тряпку и оперся руками о край стола. Подумав, вытащил тонкий пластиковый стакан. Вернулся к Мэтиану, забрал у него бутылку и выплеснул воду в стакан почти до краев.
Пей давай, – поднял за нижнюю челюсть и влил жидкость в приоткрытый рот. Об осторожности не слишком позаботился: часть пролилась, смывая с чужого подбородка и шеи тонкие полоски крови. Не то чтобы Кастерна волновало самочувствие пленника, просто не привык, когда жесты игнорируют. Пусть выпьет, очнётся, авось и до медотсека его дотащат без сложностей.
Отпустив Мэтиана, отошёл на пару шагов. Смял стакан в руке, прицельно отправил в низкую квадратную раковину. Всё равно придут убирать и отмывать здесь всё от крови. Через пад на запястье разблокировал двери. С гулким металлическим лязгом они разъехались в стороны. В допросную шагнули двое подручных, которые всё это время ожидали по ту сторону дверей. Тот, что с татуировкой на шее, бросил взгляд на находящегося на стуле Мэтиана, но уже не пристегнутого и порядком избитого, криво ухмыльнулся. Вероятно, отметил про себя, насколько лёгко отделался парень по сравнению с некоторыми допрашиваемыми, которых иногда выносили отсюда буквально по частям. На Кастерна оба вошедших глянули только мельком, ожидая приказов, но не смея проверять скверность расположения духа капитана, если допрос прошел не так, как он рассчитывал.
В медотсек его, – коротко рыкнул блондин, отходя к столу. – И скажите Томалэну, что я зайду позже. Пусть будет на месте.
Привалившись к краю стола бедрами, поискал по карманам сигареты. Краем глаза наблюдал, как засуетились подручные, поднимая Мэтиана со стула и забирая прочь из пыточной. Двери за ними очень скоро закрылись, заглушая шаги по пустому коридору и ставший более отчётливым низкий гул работающих двигателей Кэйваторна. Через пару сухих щелчков зажигалки блондин прикурил, цедя горячий едкий дым в лёгкие. Прищурился, когда с выдохом резануло по глазам. Скрестил руки на груди, окинул взглядом помещение, задержался на опустевшем стуле, с темнеющими пятнами у его ножек. Необходимая жертва. Необходимое, неизбежное насилие, в этот раз оставившее в груди вместо привычного равнодушия и холодной расчетливости пустоту. Пустоту, гораздо ощутимее обычного.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

+1

11

— Не вру, — одними губами, чувствуя, как в груди растекается жгучая боль. Прожигает ему вены, ни вдохнуть, ни выдохнуть, и лучше бы он задохнулся. Если бы хоть что-то могло его спасти. Чужой немигающий взгляд, какой впору лишь хищнику, скользнув в черноту расширенных зрачков, промораживает неподвижным льдом. Невыносимо. Мэтиан отводит собственный прочь. Намеренно проигрывает этот раунд. В нём что-то сломалось, рассыпалось на части, прогорело. Может, это была его вера в собственную исключительность? Вера в удачу, которая может спасти от любой пули, от любого ужаса и кошмара, на которые способна его нелёгкая жизнь? Может, глупая надежда на спасение, такая же пустая и бессмысленная, как смерть, смотрящая ему в прямо душу? Это лишь вопрос нескольких недель, проведенных в аду, и, может, любая смерть послужит ему избавлением. Может, именно она и будет той, кого он будет ждать больше всего на свете. Это обещают чужие глаза. Это обещает и ответ "отпущу", так парадоксально и мучительно вырвавший в истерзанной душе всполох надежды, угасший, как горящее зарево заката перед наступлением самой тёмной ночи. 
Отпустит. Как же. 
Внутри будто немеет разом, стоит Кастерну подняться и отойти к столу. К тому самому, на который Мэтиан с минуту взирал с давящим чувством нарастающей тревоги. Теперь ему настолько всё равно, что, реши блондин его застрелить или перерезать горло, Мэтиан лишь сказал бы спасибо. Потому что всё то, что ждёт его в обозримом будущем ни разу на лёгкую смерть не похоже. Да и на что он рассчитывал, ввязываясь во всё это? Что минует его такая участь, что ему грозит лишь смерть в окружении детей и внуков? Глупо. Так же, как всё, что привело его на этот стул в пыточной корабля, ни внешности, ни имени которого он не знает. Так и поглотит его незыблемая пучина небытия. И почему он думает об этом, чувствуя приближение конца? Ведь какая к чёрту разница, что не останется он в чьей-то памяти? Кто он такой, чтобы хотеть чего-то большего? А ведь всегда хотел, вот только не повезло.
Под рёбрами всё болезненно сжимается, когда блондин сокращает расстояние и снова оказывается рядом. Страхом шпарит по нервам, плавит колючими искрами паники, Мэтиан вскидывает взгляд, отрешённый, расфокусированный, но с плещущимся страхом на самом дне. Как животное, которое нещадно били и на которое снова замахнулись. Вскидывается, чтобы защищаться, чтобы не дать себя в обиду снова. Но вместо страданий ему предлагают милость.
Касания пальцев не приносят боли, что кажется странным наваждением, в рот вливается холодная вода, её Мэтиан глотает с жадностью путника, пересекшего пустыню. На последнем глотке давится, мучительно кашляя, и сквозь пелену быстро набежавших слёз смотрит, как Кастерн отходит прочь. Пара метров. Их разделяет совсем немного, и на столе лежит всё то, чем можно убить человека. Мэтиан вполне мог бы это сделать, хотя бы попытаться, если бы перед ним был кто-то другой. С подготовкой хуже, с большей невнимательностью и самоуверенностью через край. Тогда Мэтиан попробовал бы свести с ним счёты, прямо сейчас, в этой комнате, пропахшей кровью, погрязшей в чужой боли и криках о помощи, он сделал бы это, чтобы не мучить ни себя, ни его игрой в соратников, идущих к одной цели. Свои секреты раскрывать никогда не приходилось, это всегда было против его правил, а сейчас он сам себя выдал с потрохами, и хотел бы, чтобы все скелеты эти были похоронены вместе с ним. Вот только такой роскоши ему никто теперь не позволит.
С мучительным бессилием он представляет, как вогнал бы нож в чужое горло, как заставил бы захлёбываться кровью в бессмысленной попытке вдохнуть, как смотрел бы на эту агонию, на ненависть в чужих глазах. Но, стоит моргнуть, как кровавая картинка исчезает из мыслей, будто её и не было. Думать об этом — лишь бередить незажившие раны, лишь напоминать себе о том, что не смог спастись, что проиграл. Стоит достойно принять поражение, и почему-то именно с этим справиться всё сложнее. Какая-то часть его всё ещё бунтует, пытаясь разделить его чувства с равнодушием, отвоевать хотя бы часть, заставить ощущать хоть что-то, в конце концов он всё ещё жив, его ещё не принесли в жертву в угоду древнему божеству, возжелавшему крови. Он всё ещё дышит и чувствует.
Из потока тягучих мыслей его вытягивает звук открывшихся дверей. Значит, Кастерн его отпускает. Значит, на сегодня разговоров достаточно. Заходят двое, всё те же, и Мэтиан игнорирует их внимательные и цепкие взгляды, скользнувшие по нему. Он смотрит куда-то в сторону, когда эти двое оказываются рядом, поднимают грубо со стула, будто бы в спешке. Это ощущение путается среди остальных, он чувствует в чужих движениях суетливость, слишком хорошо выдающую страх. Боятся своего босса. Что ж, есть за что. Почему-то становится смешно. Парадоксально смешно. И перед тем, как его выталкивают в распахнутые двери, Мэтиан бросает взгляд на Кастерна, оставшегося у стола. В этот короткий миг улыбается. Зло, вымученно и нагло. "Мы не закончили, верно?" — слишком ясно читается в его серых глазах, где привычная дерзость снова заменяет всю ту боль, которой пронизано его тело.
Топай давай, — его вытаскивают в коридор, где по босым ногам тянет липким холодом. Где-то на периферии слышит, как эти двое перебрасываются парой слов. Вроде бы говорят о нём. Или ему лишь кажется.
Слышь, — обращаются к нему, и Мэтиан фиксирует на заговорившем неприязненный взгляд, — Повезло тебе. Пару раз только в рожу прописал, хах. Других тут, вон, по частям вытаскивали. Руки, ноги отдельно.
"В чём повезло-то?" — смутно всплывает в голове, как сквозь застывшее марево, — "Всё равно одна дорога".
Эй, а, может, он просто с ним договорился? — начинает второй, перехватывая руку Мэтиана чуть повыше, — Продался сразу? А? Ты теперь его шлюха, да? Он и морду тебе портить особо не стал.
Понравился он ему, видимо — оба загоготали, почему-то найдя это смешным.
— Пошли вы.. Оба. Мрази ёбаные.
Да заткнись ты. Тебе права голоса никто не давал, — и Мэтиан устало думает, что это, действительно, правда: теперь он никто, без судьбы и без имени. Нет у него ничего, а поэтому проще молчать. Правы эти два ублюдка. И он молчит, пока они дальше тащат его к медотсеку.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

+1

12

Сигарету Кастерн добил в несколько затягов и щелчком отправил бычок в находящуюся поблизости раковину. Медленно выдохнул оставшийся в лёгких дым, забрал оставленные на столе перстни, поочередно надел их. Относительный вакуум в голове, воцарившийся после допроса, занимали произнесенные пленником слова. Если пойманный ублюдок не врал, то где-то в иннарских ебенях на высоте в полкилометра, за пятью сканерами и находилось всё то, что Фогарта искал. Не такая уж и непосильная задача, он-то думал, что украденное находится под охраной у какого-нибудь влиятельного человека, который в должной мере Мэтиану задолжал. Находясь здесь, за четверо суток пути до Иннары, до конца не доверяя предоставленной информации, Кастерн всё равно чувствовал подступающий, неуместно сильный азарт, тот самый, что прикипает к нервам и застилает здравый рассудок. Закрыл на мгновение глаза, давая себе передышку и отбрасывая прочь лишние мысли, накатившиеся подобно разрушительной прибрежной волне. Нельзя терять голову. Нельзя считать, что путь пройден, лишь достигнув середины и заметив призрачный, мелькнувший где-то в недоказанной близости конец. Это мираж. Пока сведения не окажутся у него на руках, и он не убедится, что это именно тот самый оригинал, без снятых с него копий, – тогда можно считать, что эта часть пройдена, и делать шаг вперед. Сейчас же действительность, при всех имеющихся на руках фактах, напоминала невесомость над пропастью, смертоносной и жадной, способной в мгновение утянуть на самое дно. Шаг в сторону, неосторожное движение, чувство, мысль – и всё закончится.
Оставлять Мэтиана в живых в планы Кастерна не входило. Получив необходимую информацию, он как правило устранял допрашиваемых. Немногие – всего единицы – могли похвастаться тем, что остались среди живых после допросов, проводимых Фогартой. Все ли они хотели этого? Изуродованные, беспомощные, ставшие зависимыми от людей в белой униформе, они разменивали известную им информацию на жалкие крохи последующего существования. Не убивал Кастерн только по веским, одному ему известным причинам. Жизнь же Ришлейда, не прервавшаяся здесь, в этом помещении, была великодушно продлена до момента, когда искомое окажется в руках Фогарты. «Хочешь жить, что ж, придётся стать цепным псом на поводке» – с равнодушной отстраненностью подумал блондин, выходя из допросной. Не всем нравится быть личной сучкой и ложиться под обстоятельства, но иногда это единственный шанс что-то изменить. Единственный шанс поквитаться, в конце концов, и Кастерн это прекрасно понимал. Разговорчивость и покорность Мэтиана были исключительно мнимыми, искусственными, вылепленными условиями, в которых он оказался, и насильно вынутыми на поверхность. С ним следовало быть осторожнее, настолько же, если бы Кастерн поставил себе во временные соратники своего врага. Впрочем, врагом Мэтиан и был, пока не доказано обратное.
Подручных с пленником в коридорах уже не наблюдалось: после их ухода блондин задержался в допросной на несколько минут. Монотонный низкий рокот двигателей корабля здесь, в коридорах грузового отсека, вследствие не столь абсолютной шумоизоляции становился более отчётливым, словно они находились где-то в опасной близости от разбуженного утробно ворчащего вулкана. Кэйваторн пора было поднимать на орбиту и держать курс на Иннару: для этого полета всё было готово заранее – Кастерн не был уверен, когда именно сможет получить ответы, поэтому все необходимые распоряжения отдал гораздо раньше, чем состоялся допрос.
Он поднялся наверх, на первую палубу. Несмотря на значащиеся на часах десять утра коридоры пустовали – немногочисленная команда, за исключением двух подручных и хирурга, безбожно бездельничала в своих каютах, а проще говоря спала, сваленная с ног трехнедельным прозябанием в пустыне. Кто-то же отсутствовал вовсе, отосланный выполнять приказы капитана. Их следовало немедленно вернуть на борт независимо от достигнутых успехов: отлёт, если ничего не случится, планировался на сегодняшний вечер. Кастерн успел подумать об этом, пока принимал душ и влезал в чистые, не запятнанные чужой кровью вещи. Единственным напоминанием о недавнем допросе остались разбитые в паре мест костяшки правой руки да так и не прошедшая пустота в груди. Блондин вылил на руку перекись, затем приложил к ранам ткань с лекарством, ускоряющим заживление. Пройдет за сутки-двое. С гнетущей же пустотой, свернувшейся где-то за рёбрами и давящей на грудную клетку изнутри, было не так просто. На прямо заданные себе вопросы Кастерн не нашёлся, что ответить. Это не было похоже на совесть или сожаление, что мало-мальски, но сопровождали почти каждое убийство, окажись жертвой даже самая последняя мразь. Всё равно человек же. Когда служил, было проще. Был приказ и вопросы себе задавать не приходилось. Было чёрное и белое, иногда, только лишь иногда, превращающееся в неразличимую муть серого. Было однозначно: устранить – значит, так надо, значит, плохие и враги гордой эссианской империи. А сейчас? Сейчас Кастерн был сам себе приказ, и существующий один на один с собственной натурой, взращенной на жестокости, насилии и чётко отмерянных решениях, распятой позже на предательстве, он знал, что все жертвы – это необходимость, цена, которую он обязан заплатить за свою боль и свою правду, чтобы в будущем не стало ещё хуже и ещё страшнее. И всё равно, пустоты с каждым разом становилось больше и больше, хотя куда уже – и так уже пропасть в груди и дыра вместо сердца. Мэтиан же зацепил что-то там, внутри, в абсолютном мраке сознания, и освободиться никак не получалось. Только влезало глубже, как крючок.
Кают-компания пустовала, залитая равномерным искусственным светом ламп, что включились при появлении живого человека. Кастерн прошёл в помещение, налил кофе, взял поесть и сел за стол. Включил встроенный в поверхность стола монитор. Следовало проверить информацию по модели сканеров, а также пройтись по географии Иннары. Проложить путь и, исходя из особенностей местности, проанализировать возможные варианты развития событий. Насколько там придется задержаться, Фогарта не знал, но рассчитывал на не дольше пары суток. Погрузившись в работу, он не заметил, как за огромными окнами светила поднялись высоко над линией горизонта, а искусственный свет помещения вытеснился их яркими беспощадными лучами. Откинувшись на спинку стула, мужчина провел ладонями по лицу и убрал пряди ото лба назад. Собирая их в хвост, бросил взгляд на время. Цифровые часы на стене сдвинулись почти на час. Спустя ещё несколько минут двери, ведущие в кают-компанию, разъехались в стороны. Послышались шаги и голос первого помощника.
Доброе утро, капитан, – она переступила порог и прошла к столешнице. Взяв первую попавшуюся кружку, сунула её в кофемашину и развернулась к Кастерну лицом. Тот только молча кивнул на её приветствие и вернулся к записям. Через пару минут кружка опустилась на стол напротив, помощник села в кресло, закинув ногу на ногу.
Планы изменились, – обратился к ней Кастерн. – Собери команду, сегодня вечером вылетаем на Иннару. Про срочность не упоминай, все идёт по плану.
Слушаюсь, – она щелкнула зажигалкой, раскуривая сигарету. – Мне следует что-то знать?
Ничего кроме того, что ты уже знаешь, – Кастерн откинулся на спинку стула, кружку устроил на бедре закинутой одной на другую ноги. – Нужно проверить кое-какую информацию. И завершить начатое на Иннаре.
В конце концов, с Иннары они сорвались в спешке, почти месяц назад, когда Фогарта напал на след через своих информаторов. Круг странным образом замыкался, или делал новый виток, превращая путь в чертову спираль. Заместитель неопределенно хмыкнула, взвешивая сказанные капитаном слова, и медленно, со вкусом затянулась. Кастерн смотрел на неё прямым немигающим взглядом, словно хотел увидеть насквозь. Некстати вспомнилась улыбка, брошенная Мэтианом напоследок, пока его вытаскивали из допросной. Снова в сознании шевельнулось что-то странное, мрачное и тяжелое, алчущее похоронить под своей тяжестью. Ришлейд мог сопротивляться сколько угодно, выставляя колкую наглость и яростную злобу, но пока всё шло по намеченному Фогартой плану, обращать на это должного внимания блондин не собирался. Всё равно же сломает, подомнёт под себя, а при надобности и сожрет с потрохами, похоронив память об одном из известных аранельских контрабандистов среди инвийских песков или позже, в горах Иннары. Объятья смерти ждали его где-то там, готовые милосердно уложить в безымянную могилу и укрыть непроницаемым покрывалом неизвестности и забвения. Другого варианта Кастерн просто не рассматривал.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

13

Сверху, почти что с потолка, ровным потоком льётся горячая вода, заглушая все звуки извне. Ручка смесителя ванной выкручена на максимум. Пространство заволакивает густым паром, как туманом, стелющимся рано утром в низине, где он холодом оседает, оставаясь мелкой росой. Здесь же от пара становится трудно дышать. У Мэтиана есть всего несколько минут, чтобы закончить весь тот кошмар, который с ним случился.
За три недели, которые провёл в медотсеке чужого корабля, он неплохо изучил ту сторону жизни, частью которой стал. Всё, до мельчайших подробностей. Время, когда приходил врач, когда кололи лекарства, ставили капельницы и на какое время, когда отвозили на перевязки и приносили поесть. Запомнил расположение своей палаты, камер, бездушно смотрящих сверху, кабинета врача и дверей, которые вели к выходу. Он даже не думал, что находящийся на грани нервного срыва и постоянного ощущения таскающейся за ним смерти его мозг сможет не только отфильтровать, но и зафиксировать всю ту информацию, какую видели его глаза. Всё оказалось иначе. Теперь это было ему только на руку.
Из окружения, с кем Мэтиан контактировал наиболее часто, был только врач. И пусть в его глазах иногда и читалось сожаление, просить его о помощи было так же бесполезно, как и тех двух головорезов, которые Мэтиана тащили на допрос. Вариант с попыткой побега отметался сразу же. Шансы были равны нулю, и, теряясь в бесконечности боли и отчаяния, в постоянной попытке поймать ускользающую тень надежды, Мэтиан терял не только время, но и здравый смысл. Разговора в допросной хватило, чтобы уничтожить всё, что еще теплилось в его израненной, покалеченной душе.
Теперь он понимал, насколько был самонадеян. Сколько раз он спросил, отпустит ли его Кас? Сколько раз прокручивал в голове любые, даже самые абсурдные варианты побега? Бежать? До последнего разговора он ещё искренне и оттого глупо верил в реальность этого шанса. Три недели здорово стёрли не без помощи огромного числа дряни, вкатываемой ему в кровь и благодаря которой он, собственно и жил, те до одури яркие воспоминания о всём, что с ним случилось. О том, что из этого лабиринта выхода нет. Снова столкнувшись с Кастерном, он всё понял с отчётливой ясностью. Просчитать остальное было несложно.
Мерзкий голосок поселился в его подсознании ещё в ту ночь, когда Мэтиан остался на базе наёмника, затерянной среди песков инвийской пустыни. С тех пор замолкал только в моменты, когда Мэтиан находил в себе силы его заткнуть. Но то, что тот говорил, шепча вкрадчиво и настойчиво, крутилось в голове постоянно, не давая покоя. Даже во сне он видел то кроваво-красное будущее, ему уготованное. И то, что с этим всем он мог бы сделать. Открывая глаза по утрам отчего-то каждый раз думал, что все это схлынуло вместе с невнятной мутью бреда, в который превратились его сны. Но к вечеру всё повторялось. И этот голос, тянущий, как гарпуном всё то, что Мэтиан заталкивал в разломы души как можно глубже, был прав. Он говорил о той бессмысленности всего, что Мэтиан сказал, сделал и пытался отстоять в противостоянии с Кастерном. Все его действия не возымели никакого эффекта и привели его в эту конечную точку. Все оказалось бесполезно в итоге.
Что он мог теперь? Он уже сказал, где находится груз, дело остаётся за малым. Кастерн возьмёт его с собой, пройдёт туда при помощи него, найдёт то, что ему нужно, и убьёт. До конечной цели блондина остаётся немного, и все же Мэтиан может ему помешать. Помешать собственной смертью. Потому что доступ к самому грузу можно получить лишь в том случае, если Мэтиан жив. Абсолютной победы в этом смертельном поединке, где на кон ставилось всё, что только у каждого из них было, позволить просто не мог. Это ощущение разрасталось за грудиной всё отчётливее во время их разговора в пыточной корабля и задавливало собой остальное. Мэтиан проиграл на каждом этапе и умирать от рук победителя вовсе не хотел. Вся та боль, всё унижение, какие он испытал сполна, переплавились в холодную решимость закончить всё, пусть и таким жестоким способом. Если бы даже месяц назад он узнал, что дойдёт до этой крайней точки, он бы ни за что не поверил. Теперь же это стало той реальностью, в которой он хотел бы меньше всего быть.
Сидя на полу ванной комнаты, он равнодушно и отстранённо смотрит, как в его руках тускло бликует, ловя на себе электрический свет ламп, короткое лезвие скальпеля. Зная, что ни в палате, ни в ванной нет ничего, откуда можно хотя бы отбить кусок, Мэтиан с мастерством первоклассного карманника незаметно стащил его, пока врач накладывал шов на его совсем недавно разбитую скулу, и неуловимым, отточенным движением запихнул под искусственную кожу роботизированной руки. Её распоротые края сошлись с такой точностью, что достать можно было лишь зная до миллиметра расположение пореза.
Сверху из стыка стены с потолком на него смотрит камера, бездушно фиксируя все происходящее. Из-за пара, заполнившего помещение, видимость куда хуже, чем обычно. Но совсем скоро наблюдающий увидит в руках пленника какой-то предмет, доложит, сюда припрутся те двое и уложат мордой в пол отобрав оружие, которое могло в его руках стать смертоносным. С ним не будут церемониться. Потом обо всём узнает Кастерн. Второго шанса не будет. И сейчас Мэтиан точно знает, что всех его знаний и умений должно хватить, чтобы убить себя. Быстро и эффективно. Он, чёрт возьми, даже знает, сколько минут будет мучиться в предсмертной агонии.
А ведь всё могло бы быть иначе.
Не думать об этом. Закрывает глаза, на коротком вдохе поднося лезвие к горлу, туда, где, пульсирует сонная. Отчего-то вспоминает, как ему резали шею. Остался шрам в виде семёрки. Какая ирония. Сейчас он готов сделать это сам, лишь бы упасть в бесконечную и манящую черноту, ту, которая может его избавить от всей той бессмысленной и беспощадной боли, в конце концов, придать его смерти хоть какой-то смысл. Сжимая пальцами сталь, ставшую теплой, он чувствует, как мир сужается до одной единственной точки. Ударить или нет. Одно решение, принятое, но не претворённое в жизнь. Подумать только — убить себя в угоду собственной гордости. Блять. Вся жизнь превращается в бессмысленную череду событий. И всё это адское пекло, сжигающее его чувства заново, вдруг обнажает, подобно скелету, с которого сползает плоть, ту острую сумасшедшую ненависть к одному единственному человеку. Она вливается в артерии адреналином, подстёгивая пульс. Чувствуя, как начинают дрожать руки, а время безвозвратно утекает прочь, Мэтиан режет себе горло. Трёх сантиметров хватает, чтобы вспахать сонную до состояния, когда она мучительно изливается кровью до мерзкого и стойкого звона в его голове. Через секунду Мэтиан зажимает её ставшими скользкими и непослушными пальцами. Резко подступает тошнота, и сознание разрывает страх. Панический, животный ужас. Он множится и разрастается, увеличиваясь, подчиняя, подминая под себя. Мэтиан твердит себе лишь одно: "Отпусти руку," но ничего не может сделать. А потом понимает, что не чувствует, ни пола, ни собственного тела, ни рук. Что не может вдохнуть. Сознание проваливается куда-то вниз.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

14

Пепел, сбитый с чужой сигареты, мелкими, быстро потухшими огоньками опустился во встроенную в стол пепельницу. Дым от каждой затяжки заместительницы лениво растекался в пространстве кают-компании, царапал трахею своей привычной горечью и спускался в лёгкие, вызывая патологическое желание последовать примеру, хотя такой же дрянью Кастерн травился чуть больше часа назад, сразу после допроса в пыточной. Вместе с дымом в помещении растекалась тишина. Первый помощник, ведомая возникшим молчанием, со встречными вопросами повременила. Только оперлась локтями на край стола, всматриваясь в бесстрастное лицо капитана. Возможно пыталась прочитать хоть что-то, возможно пыталась понять, что всё это может значить: отлёт этим вечером – можно считать, почти что срочный – обратно на ту планету, на которой Кэйваторн находился совсем недавно. Но о чём в эти мгновения думал блондин, было известно, наверное, одному только дьяволу.
Начатое, – наконец она нарушила молчание, вскидывая тонко выведенную бровь, – это в том числе и тот иннарский ублюдок-психопат?
С плавных линий раскаленных дюн, уходящих далеко к слепящему горизонту, взгляд Кастерна перетёк на женщину, сидящую за столом перед ним. Уперся ей в переносицу, меж внимательных цепких глаз.
Я слышал, он взялся за новый заказ, – слова осели холодным, четко выверенным фактом. Приговором – для цели, которую они выслеживали вдвоём до того момента, пока Кастерн не предпочел взятому заказу Мэтиана, вот только об этом никто, кроме него самого, не знал. – Вот и найди эту сволочь, пока он снова не спрятался в свою нору. Только выследи и всё. Ясно?
Женщина утвердительно кивнула, показывая, что приказ ей предельно понятен. Они тогда и так почти напали на след этого психопата, перешедшего дорогу не тем людям, но Фогарта по одному ему известным причинам решил отступить. В этом был какой-то риск, который она – менее опытная наёмница – не смогла вовремя уловить. Причин своего решения Кастерн – как и в подавляющем большинстве случаев – не объяснял, просто на одном из брифингов в своём кабинете поставил перед фактом, что охота становится неоправданно опасной и нужно повременить. Это было тактическое отступление, чтобы обойти расставленную ловушку и, вероятно, выиграть время. В криминальной игре всегда стоило смотреть по сторонам и не терять бдительности. Было непозволительно уповать на свою удачу, профессионализм и неуязвимость: всегда мог найтись кто-то, кому окажется по зубам перегрызть хребет. Всегда был хищник покрупнее, а Фогарта, взяв под свою ответственность целую команду, просто не мог настолько неоправданно рисковать. Потом, немногим позже, корабль взял курс на Инве, где у его людей оставались незавершенные дела. Близ Наверина они застряли на долгие три недели, выполняя приказы капитана и подводя к единому знаменателю всё то, что требовало их непосредственного участия. Почти сразу после приземления на Инве, на третьи сутки, Кастерн вернулся не один.
Про пленника Фогарта почти ничего не рассказывал: ни кто он, ни для каких целей нужен, ни что случилось, ни зачем вообще притащил его на корабль. Говорил только – и то врачу – что парня нужно поставить на ноги в короткие сроки, чтобы стало возможным провести допрос. Говорил также, что допрашивать будет сам, когда вызывались желающие принять участие в этом жестоком и кровожадном занятии. Для кого-то развлечении даже. Про этого пленника, надежно взятого под крыло Томалэна и его ассистентки Эвелин, больше слышали, нежели видели, и за те три недели, что он присутствовал в одном из закрытых помещений медицинского отсека, его образ приобрёл в некоторых умах команды почти ключевую значимость. Особенно, когда следуя приказу и местонахождению координат с найденного маячка, штурмовики наткнулись на тридцатиметровый боевой ферийский корабль, а потом взломали и пришвартовали его к Кэйваторну, забирая в своё пользование. Это было огромной удачей. За кем останется эта находка, до сих пор оставалось открытым вопросом, и хотя Кастерн ясно дал понять, что корабль его, – в рядах команды продолжали теплиться ложные надежды: кого-то обязательно назначат капитаном на найденном корабле. Точку поставил приказ слить с него всё топливо и изъять бортовой компьютер – судно осталось дожидаться своего лучшего часа, запертое, как и его хозяин, в пределах Кэйваторна. Ясно для команды было одно: этот парень, фериец, являлся тёмной фигурой и явно в чём-то оказывался замешан, в итоге попав в лапы к охотнику за головами. Любых других Кастерн в плену на корабле просто не держал.
Закрыв все вкладки, с которыми работал до появления собеседницы, блондин выключил монитор и поднялся. Захватил со стола свою пачку сигарет и зажигалку. Оставшийся в чашке кофе выплеснул в раковину и развернулся к первому помощнику, привалившись бедрами к краю столешницы.
А с остальным что? – Обратилась к нему женщина, крутанувшись на стуле так, чтобы видеть капитана. Движением головы откинула мешающую челку с глаз. Здесь, в Наверине, находились несколько лиц, заинтересованных в контрабанде, включая визит в Соседнюю Систему. Ситуация в любой момент могла выйти из под контроля, тем более, когда у потенциальных заказчиков прослеживался чёткий график и отставать от него они не собирались, даже если у контрабандистов другие планы на другой планете.
Назначишь им встречи на сегодня, – Кастерн, всё же поддавшись примеру, достал сигарету и сунул фильтром в зубы. Металлически-сухо щелкнула зажигалка, выбивая искру, пополз дым. – Отлетаем в девять вечера. С Даэгом я встречусь сам. Если у него ничего не поменялось, повезем его груз.
Пад на правом запястье Кастерна мигнул красным огоньком уведомления, перетягивая внимание на себя. Оповещал, что кто-то в пределах корабля воспользовался экстренным каналом связи. Нервы обожгло неприятным предчувствием. Кастерн отправил сигарету в зубы, освобождая руку, и открыл канал связи, где чужой устный диалог трансформировался в предложения. Буквы горели ярко-красным, норовя выжечь сетчатку, а вверху, истерично пульсируя острыми зубцами, бежала осциллограмма.
«Срочно! Хирурга блять в душевую медотсека! Попытка самоубийства! Да кто-нибудь меня слышит!? Он же умрёт!»
Ответили почти моментально:
«Это доктор Келли. Я сейчас буду»
Да ебанный ты в рот, – процедил Кастерн сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как сознание в мгновение заволакивает звенящим белым шумом. Ситуация из подконтрольной разом превратилась в чудовищный пиздец. По артериям, вторя эмоциям, прожёг адреналин, подстегнул пульс и вытеснил все лишние мысли, оставляя только короткие и чёткие, как долбанный алгоритм. Краем глаза блондин видел, как к нему, вслед реплике, тут же метнулся вопросительный взгляд заместительницы, но на детали становилось плевать. Фогарта только рявкнул короткое: «Сейчас вернусь», швырнул сигарету в раковину и, сорвавшись с места, быстро покинул кают-компанию. На ходу переадресовал вызов тому, кто воспользовался экстренным каналом, – одному из головорезов, приставленному за Мэтианом неотступно следить. Ответили почти сразу, устанавливая соединение.
Что у вас произошло? – Не дожидаясь начала диалога, вклинился Кастерн. Лёд в интонациях, казалось, хрустел на зубах, промораживал до трахеи и душил. Ярость билась в грудной клетке вместе с пульсом, затапливая с головой, подобно волне цунами. Вот же долбанная сука.
Попытка самоубийства, капитан, – спотыкаясь на паузах, отозвались на том конце провода. Чужой голос источал почти животный едкий страх, грозя сорваться в панику. Не каждый день удаётся настолько облажаться, а потом пытаться сделать хоть что-то, пока на место не прибудет врач. – Этот парень – Мэтиан – саданул себе по сонной артерии. Скальпелем. Блять.
Ты рядом?
Да, черт возьми, да, – задыхались от паники на том конце провода. – Зажал ему рану.
Хорошо, – выдохнул Кастерн. – Не отпускай.
Да.
Ты понял?
Да.
Если сдохнет, я с тебя кожу сдеру, – прорычал блондин и сбросил вызов. Тишина без чужой паники показалась почти оглушительной, Кастерна словно выкинуло за пределы происходящего в вакуум. Он выдохнул сквозь зубы, медленно вдохнул, чувствуя, как голову ведет не от злобы, нет, от бешенства. Отсюда – от коридора на первой палубе – до медотсека было быстрым шагом несколько минут. Кастерн сорвался на бег.
У его людей был, сука, простой приказ: следить за Мэтианом в оба глаза, пресекать любую попытку сделать что-либо по-своему и о малейшем неповиновении докладывать напрямую капитану. Простой и до зубовного скрежета элементарный приказ. Как дважды два. И они всё равно облажались. Умудрились это сделать. Томалэн слишком заигрался в правильного и доброго врача, потерял бдительность, позволив у себя из-под носа стащить самый настоящий хирургический инструмент. Двое приставленных следить за Мэтианом допустили непозволительную халатность, в какой-то момент оставив его одного на достаточное время, чтобы навредить себе. И кто его блять в эту душевую пустил без присмотра? Теперь всё: жизнь Ришлейда, планы Кастерна, тщательно и долго выстраиваемые в течение полутора лет, – всё катилось к атрейской матери, превратившись в самый настоящий пиздец. Фогарта такого не прощал. Он за такое наказывал.
Двери медотсека пропустили Кастерна внутрь. Собственные глухие отчеканенные шаги разорвали царящую здесь болезненную тишину. Помещения с палатами пролетели где-то по краю сознания, а потом перед глазами предстала распахнутая дверь душевой. Блондин переступил порог. Взгляд заволокло красной пеленой, в нос и трахею ударил тяжелый металлический запах, остро отдающий чем-то ещё. Чем-то, что спутать Фогарта не мог, даже если бы очень захотел: так пахла смерть.
Мэтиан лежал на полу, в одних больничных штанах, открывающих острые щиколотки и линию подвздошных костей. Бледный, бессильный и сломанный, как кукла, которой свернули шею и так бросили умирать. Контрастом – руки, неправдоподобно-красные от крови – как будто её вообще может быть столько. Ярко-красным расцветало на его теле, шее и на полу, пачкая тёмные волосы и медленно растекаясь по плитке. Расползалось линиями по тонким швам на полу, влезало в голову, словно хотело остаться там навсегда. У Мэтиана, видимо, судьба такая.
Рядом, склонившись над Ришлейдом, белела затянутая в медицинский халат напряженная спина хирурга. Чуть поодаль, у стены, сидел парень, нашедший раненого Мэтиана и доложивший об этом хирургу. Его обе руки были красными от крови, на появившегося в дверях Кастерна он поднял нечитаемый взгляд, как у людей, способных в данный момент воспринимать только короткие приказы. Услышав знакомые глухие шаги сапог, Томалэн оторвался от попыток остановить кровь и повернул голову к вошедшему.
Не приближайся, Кастерн, ему уже достаточно, – угрожающе зашипел, загривком улавливая, что кому-то в этой комнате точно наступит конец от рук капитана. Фогарта проигнорировал этот выпад, с плавностью хищника сокращая расстояние.
Я предупреждал, что он не в том состоянии, чтобы его допрашивали, – продолжил Келли, плюясь словами, как ядом. – Да чёрт побери, Кас.
Под подошвой сапога что-то брякнуло, отлетев на пару десятков сантиметров. Кастерн перевёл взгляд вниз. Короткое лезвие скальпеля. На свету ламп, залитое кровью, оно даже не бликовало. Ришлейд всё-таки сделал по-своему – какой-то своей частью Фогарта это ожидал: сопротивление и попытку остаться свободным, даже в ущерб себе. Мэтиан был из тех, кто похоронит себя своими же собственными руками, зато с гордо поднятой головой. Не сдастся. Не проиграет. Он выйдет победителем даже тогда, когда поставленное на кон окажется проиграно в пух и прах. Но он ввязался в войну не с тем зверем. Кастерн не мог позволить ему так просто всё закончить. Не мог позволить уйти. Не мог позволить разрушить его собственные планы.
Не дай ему сдохнуть, Келли, – собственный голос, лишенный какой-либо эмпатии и чувств, прозвучал хрипло и страшно. Переступив через лезвие и продолжающую медленно расползаться кровь, Фогарта опустился рядом с Мэтианом на корточки. Томалэн не ответил, с усилием сохранив непроницаемое выражение лица. У него в этой ситуации просто не было выбора. Кастерн такого не прощал, и повезет, если расплата окажется быстрой.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

15

Это было единственное верное решение. И то единственное, что у Мэтиана осталось, то, что он ещё мог сделать. Последний шанс что-то изменить. Будучи не в силах убить собственного врага, он мог лишь помешать его планам стать реальностью. Направить оружие против себя самого, и вычеркнуть себя из этого уравнения. Жестоко и беспощадно. Права на ошибку у него не было.
Когда перед глазами непреодолимо темнеет, наступая с краёв, заволакивая яркую картинку мира, где основным цветом остался красный, Мэтиан всё ещё не верит в произошедшее. Что сделал это, и короткое лезвие скальпеля, замаранное кровью, уже выпало из стремительно слабеющей руки. До какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы поступить с собой так? Одним движением отобрать у себя всё: любые шансы исправить ситуацию, все возможности, все попытки что-то изменить. Где заканчивается вплавленный в ДНК инстинкт самосохранения и начинается прямой путь к самоуничтожению, когда важным перестаёт быть хоть что-то, кроме смысла собственной смерти? Кроме самого её факта?
Под пальцами, скользкими и липкими от крови, заполошно бьётся пульс. Стоит лишь убрать руку, и всё закончится. Все страдания, невозможный выбор, нерешённые проблемы, вся череда событий, которые привели его сюда, в эту конечную точку. Всё превратится в пыль, в ничто, исчезнет, пропав в алчной бездне небытия. И всё равно какая-то его часть продолжает сопротивляться. Та, которая не позволяла сдаваться, которая давала силы идти вперёд, в конце концов та, что была его сутью, нашедшая своё воплощение в несгибаемой воле и желании жить. И Мэтиан продолжает упрямо прижимать ладонь к шее, растерянно чувствуя, как дышать становится невозможно тяжело, как кровь подступает к горлу, пачкая губы, горячим стекая по подбородку и вниз, до самого пояса. Мир дрожит, вибрирует на периферии сознания, готовый в любой момент разбиться на части. Всё вокруг остаётся лишь красным, множа его, и под рёбра втискивается леденящий страх, вязкий, как мазут, и оглушительный, как удар в лицо. Страшно и жутко от бесповоротности. От невозможности что-то исправить. Он ведь поступил правильно? Тогда почему так страшно умирать? Ответов у него больше нет. Много позже приходит боль, влезает в шею длинными крюками, рвёт из горла задушенный стон. Реальность уплывает куда-то наверх, мозг клинит, от недостатка кислорода начинает отключаться. Где-то рядом хлопает дверь, разгоняя духоту заполненной паром и запахом крови душевой, приносит с собой холод и волну чужой паники. Поверх собственных пальцев Мэтиан чувствует чужие, уверенно и крепко сжимающие. С усилием приоткрыв глаза, он видит перед собой смутно знакомое лицо. Где-то точно видел его раньше, может, даже несколько часов назад. Мысли расползаются, как размытые водой чернила на бумаге, слова перестают быть различимыми, смешиваясь, исчезая навсегда. Он где-то точно видел этого парня, сейчас зажимающего рану на его шее. Мешающего довести начатое до конца.
— Пусти, — хрипит едва слышно, но сквозь вакуум, заполнивший всё вокруг, почти не слышит себя.
Откуда-то, как сквозь пробитый лёд, выплёскивается ярость, даёт силы, влившись в вены адреналином. Свободной рукой Мэтиан сжимает чужое запястье, пытаясь отодрать руку прочь, дать себе наконец-то свободу. Он не просил решать за него, ему эта помощь не нужна, это лишь под сомнение ставить то, что он уже решил. И передумать вряд ли захочет. Но чужие руки подобны тискам: пересилить их он не может. Почти сразу чувствует, как начинает заваливаться на бок, но его аккуратно опускают на пол, придерживая голову, которая, больше не держась на шее, безвольно откидывается назад, как у тряпичной куклы. Плитка холодит затылок, волосы быстро намокают от крови. На мгновения становится так тихо и спокойно, будто все ощущения схлынули разом. Глядя в потолок невидящим взглядом, Мэтиан с трудом распознаёт где-то рядом ещё один голос. Медленно моргнув, переводит взгляд на врача, вдруг оказавшегося рядом. Теперь это его пальцы точно, уверенно и профессионально пережимают распоротую артерию.
— Дайте сдохнуть, блять, — хрипло, зло и упрямо. Голос срывается, Мэтиан давится кровью, кашляет, захлёбывается этим бесконечным красным. Он всё решил. Он не сдастся, но сил почему-то всё меньше и меньше. Порывается встать, но рука удерживает его за плечо. Врач что-то говорит, его слова заползают в голову, но не находят отклика, будто нейронные связи разорваны. Всё, что Мэтиан может воспринимать — это тон и эмоции, но собственный страх затапливает, накрывая волной, смывает последние силы. Глаза закрываются сами собой. В темноту Мэтиан падает будто целую вечность, пока не выныривает вновь, в ту же реальность, где шею раздирает от боли, заставляя рвано вздохнуть. Где-то над головой он слышит голоса, из их разговора не понимает даже пары слов. Медленно распахнув глаза, он сразу же видит рядом с собой того, кого хотел бы больше никогда не увидеть. Живую причину его боли, его страданий, всего того ужаса, в который превратилась его жизнь. Вся та жизнь, которой у него больше нет. Она вытекает из его тела вместе с кровью, уступая место холоду и оглушительной пустоте.
«Сука, — зло и отчаянно думает Мэтиан, смотря в чужие карие глаза. Сквозь боль и головокружение, сквозь злые, вымученные слёзы, подступающие к горлу, пережимающие трахею до невозможности вдохнуть, — Сука. Не будет по-твоему. Не в этот раз».
И не остаётся больше ничего. Как и не было, только умирать на зло кому-то оказывается всё так же страшно. Страшно, как и тогда, больше года назад, из-за вечной самонадеянности, вот только сейчас от собственных рук, по собственной воле, и слишком сложно заставить себя не надеяться. До самого последнего вздоха, пока агонизирующий мозг ещё может воспринимать информацию, надежда остаётся с ним. Надежда, что получится выжить.
Всё остальное можно исправить, верно?

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

16

С каждым вдохом воздух в лёгкие струился тяжелым раскаленным потоком. Пульс бился где-то в висках. Ярость затапливала и душила, выворачивая наизнанку. С корточек Кастерн перетёк на колени. Плитка пола неприятно саданула даже через плотную ткань брюк. Подняв руку, блондин протянул её к Мэтиану и прижал пальцы чуть ниже окровавленной, латексной перчатки врача. От прикосновения к чужой шее, которую Фогарта сам при желании мог запросто сломать, продрало по нервам. Келли, без слов поняв капитана, медленно убрал свою руку, которой до этого сам зажимал рану. По пальцам Кастерна, струясь, тут же потекла кровь. Он сжал сильнее, чувствуя крепкое сопротивление хрящей трахеи. Взгляд против воли остановился на мертвенно-бледном лице Мэтиана, задержался на ссадинах и кровоподтёках – следах недавнего допроса, который Кастерн даже толком и не начал – и опустился вниз, где шею тёмным росчерком под нижней челюстью пересекала смертельная рана. Кровь была везде: на собственных руках, на полу, на одежде, на халате врача, пропитывала короткие волосы Ришлейда и забивала своим тяжелым, металлическим запахом лёгкие, но из-под татуированных пальцев, стискивающих подобно стальным тискам, она почти не текла. Это давало призрачную, обманчивую надежду, что всё можно исправить. Заштопать, вколоть кровезаменители, дать отлежаться и будет, как новый.
Не будет.
Чужие ресницы дрогнули. Взгляд, замутненной болью и отчаянной, почти звериной злостью, уперся в блондина. Бездонные, как под наркотой, зрачки транслировали ненависть и чудовищное, до исступления, бессилие. Резонируя, до пугающего, с эмоциями самого Фогарты.
Обезбол вколи, – процедил Кастерн, чувствуя, как дёрнулся приходящий в себя Мэтиан под его рукой. Хирург, быстро подготавливающий необходимые принадлежности из захваченной с собой аптечки, вытащил автоматический шприц с уже встроенной ампулой анестетика. Склонился над парнем.
Держи его, – выдохнул блондину где-то у плеча и перехватил Мэтиана за запястье, накидывая выше локтя жгут. – У него большая кровопотеря и состояние аффекта. Вырвется, уже нихрена не сможем сделать.
Следуя просьбе врача, свободной рукой Кастерн сжал волосы на затылке парня, не позволяя ему пошелиться и сводя на нет любую попытку вывернуться и освободиться из их с хирургом рук.
Это был конец. Они оба это понимали: за серьёзной кровопотерей следовала гипоксия, а уже за ней кома. И вероятность этого исхода росла в геометрической прогрессии. Плевать, что медицина почти всесильна и что у Келли огромный опыт за плечами. Случались вещи, которые даже этому не под силу. Случались тогда, когда меньше всего этого ожидаешь.
Время, не то поставленное на стоп, не то растянутое в слоу мо, терялось в бесконечных паузах. Кадры происходящего, под давлением адреналина, сменялись медленно, перескакивая с одного на другой, как кадры фотоплёнки: вот Келли подготавливает ещё один шприц, с седативным, срывает колпачок с иглы, его руки почти не дрожат, вот вслед за всеми уколами ставит внутривенный доступ для капельниц, вот прибинтовывает его, вытаскивает из аптечки принадлежности для остановки кровотечения. Что-то, сухо отчитываясь, говорит себе под нос, склонившись у самого плеча капитана, – слова, произнесенные вслух, будто давали ему ощущение времени.
С замаранных кровью, латексных перчаток хирурга Кастерн перевёл взгляд на лежащего на полу пленника. Разбитый, сломанный, словно брошенный на произвол – кукла в безжалостных руках, что сейчас, зажимая рану, не давали ему умереть. Жизнь, принесенная в жертву. Покалеченная и изуродованная до неузнаваемости за какие-то несколько недель. Жизнь, ставшая разменной монетой в бесконечной погоне за истиной. Кастерн спрашивал себя, не слишком ли высокая цена?
Истина всегда стоила дорого. Иногда гораздо дороже, нежели возможно заплатить, но если бы Фогарте пришлось снова принимать те решения, которые он принял и в результате оказался на окровавленном полу душевой, он бы поступил точно также. Он бы снова поймал Мэтиана, он бы пытал его, он бы, в конце концов, его убил, потому что Ришлейд совершил ошибку гораздо раньше, нежели по его следам пришел Кастерн. И Фогарта пришёл бы снова. Он заплатил бы эту цену – жизнь в обмен на ещё один шаг оказаться ближе к своей цели.
Мэтиан не должен был умереть. Не здесь и не сейчас. Попав к Кастерну в плен, он уже ничего не решал и всё же пытался. Хотя бы выбить себе право уже не на жизнь, нет, а хотя бы на смерть. Умереть по собственной воле. Гордый сукин сын. Смотря в его серые, застилаемые слезами и медленно теряющие осмысленность глаза, Кастрен испытывал опустошающее, выворачивающее нервы бессилие. Он ничего – ничего! – не мог сделать, и это разрывало самообладание на части.
Хирург, временно остановив кровотечение, начал аккуратно и быстро бинтовать, накладывая тугие слои ослепительно-белой ткани. Белое почти мгновенно покрывалось красным. Кастерн, уже отпустив Мэтиана, посмотрел на свои руки. Залитые кровью до рукавов куртки и выше, где кровь уже терялась на чёрной ткани, они выглядели так, будто Фогарта собственноручно распорол пленнику артерию. Косвенно, это было именно так.
Его надо в операционную, – отрывисто произнёс врач, затягивая последний оборот бинта. – Там я смогу зашить и остановить кровь, но остальное будет зависеть только от него.
Кастерн не ответил. Запястьем убрал у себя с лица мешающие пряди. Наклонившись над Мэтианом, просунул руку под его колени, другую под тело, чуть ниже лопаток. Поднял с пола. Пленник показался каким-то слишком лёгким – гораздо легче, чем тогда, на лестнице наверинского мотеля – безвольным и обманчиво хрупким, малейшее неосторожное движение, и он развалиться на части. Умрёт. Может, так оно и было. Смерть уже тянула к нему свои лапы.
Поднимайся, – обратился Кастерн к всё ещё находящемуся здесь и сидящему на полу пирату, который первым обнаружил раненого Мэтиана. – Откроешь двери.
Тот, услышав обращенный к нему голос капитана, кивнул и постарался побыстрее поднялся, оперевшись об стену. Вышел из душевой. Блондин последовал за ним. Минув основное помещение медотсека, они оказались в предоперационной. Подчиненного Фогарта отослал кивком головы – у него ещё будет с ним разговор – и опустил Мэтиана на находящийся здесь стол на колесах. Подоспел Келли, почти бесшумно передвигаясь в медицинской обуви. Только шуршала ткань униформы и расстегнутого халата. Быстро собрав, поставил капельницу и стал подготавливать анестезию.
Надолго?
Больше часа, если всё пойдет хорошо, – тонкая игла, повинуясь уверенным движениям врача, скользнула в вену, проступающую на бледной руке Мэтиана. – Потом должен отойти от наркоза. Я сообщу.
Толкнув дверь предоперационной, Кастерн вышел. Перед глазами, заволакивая здравый рассудок, висела алая пелена. На загоревшемся экране наручного пада повторно высветилось короткое сообщение от заместителя: «Что произошло?» присланное несколько минут назад. Фогарта не ответил ей. Только когда, придя в тренажерную, расположенную на нижней палубе, сорвал с плеч перепачканную в крови куртку, кое-как смыл с рук кровь и, забинтовав костяшки и запястья, выбил об боксерский снаряд всю свою злобу, бешенство, от которого сводило зубы, и выжигающее нервы бессилие, только тогда смог набрать ёмкое и безэмоциональное: «Пленник пытался покончить с собой».
Может, и покончил.
Келли написал капитану гораздо позже, когда Фогарта, ещё не разбинтовав запястья, сидел на лавке и цедил сигаретный дым, смотря на свои руки с тёмно-красными следами вокруг ногтей. Где-то, глухо вторя почти выключенным двигателям корабля, монотонно гудела вентиляция.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

17

Мокрые волосы липнут ко лбу. С перепачканных красным губ по щекам стекает горячими полосами кровь, сочится сквозь стиснутые зубы, льётся по шее тяжёлыми каплями на пол. Хочется поднять руку и стереть, размазать, чтобы не чувствовать. Хочется стереть всё, отмотать время назад, сказать себе тому, который ещё сидел на полу, сжимая в руке лезвие, что это не выход, что ничего он этим не добьётся, лишь сделает хуже себе. Сделает себе больно, безжалостно и безрезультатно. И о чём он только думал? Давно не лежал под капельницей? Забыл, как это, когда исколотые руки расцветают синяками и в вене стоит катетер? Когда в переломанном, израненном, покалеченном теле болит практически всё, и существует лишь небытие от непомерных доз анестетика. Стоит ли его собственная гордость того, чтобы, открыв глаза, понять, что всё-таки не умер, а лишь покалечил себя, и попытка напрасна? Стоит ли это хоть вообще чего-то? Ведь всё равно он проиграл.
Яркий электрический свет до накипевших слёз режет глаза. Холодно. От воды, от плитки под спиной, от потери крови, от неумолимо подступающей смерти, вытаскивающей из тела последние нити жизни. Мир перед глазами двоится и плывёт, упрямо расползается на части. Этот пазл уже не собрать. Мэтиан пытается сфокусировать взгляд и проморгаться, чтобы отогнать пелену, висящую мутным стеклом, через которое толком не рассмотреть ничего, лишь силуэты и цветные пятна, но сил почти не остаётся.
«Почему? Почему именно я? Я не хочу.. Не хочу.. умирать.. Как глупо.. Зачем?» — мысли рваные, лихорадочные, мечущиеся, сбиваясь, сменяют друг друга. Вынырнув из их бесконечного потока, Мэтиан пытается вырвать руку из чужой хватки, стиснутой на запястье, но не может пересилить. Чувствует, как ему до боли сжимают волосы на затылке, фиксируя голову, и в этот момент он не может отвести взгляда от беловолосого монстра рядом с ним. Паника накатывает новой удушающей волной, сжимает рёбра и лёгкие до невозможности вдохнуть. Пошевелиться он теперь не в состоянии, лишь упрямо и слепо сопротивляется, будто сможет это прекратить, если вырвется из чужих рук. В какой-то момент этого растянутого времени и кажущимся бесконечным сопротивления в голове становится тихо до монотонного звона. Голоса тех, кто рядом, едва различимые, быстро тонут в наступающей пустоте. Кажется, что именно сейчас он всё-таки срывается в пропасть. Падает в её разинутую пасть, не в силах удержаться.
Бесконечная усталость разливается в теле, накрывает непроницаемым тяжёлым одеялом. Вместе с ним приходит непреодолимое желание заснуть. Глаза закрываются против воли, хотя Мэтиан ещё пытается бороться. За себя, за жизнь свою покалеченную, за возможность исправить ошибки, так безнадёжно в это веря, словно существует в мире сила, способная вытащить его с того света, способная повернуть время вспять и отобрать его у смерти. Не чувствует, как руки его отпускают, как на шею плотными слоями ложится бинт, фиксируя, останавливая текущую кровь, отбрасывая момент смерти чуть дальше, ставя момент на паузу, отсрочивая неизбежное, и как итог выигрывая совсем немного времени. Для Мэтиана и для врача, которому предстоит его отвоевать.
Перед глазами цветными кадрами киноплёнки пролетает вся жизнь прежде, чем его поднимают с холодного пола, залитого кровью, и так легко, будто он ничего не весит, держат на руках. Снова. Снова те же руки, то же ощущение беспомощности и едва различимой надежды, что Кастерн вопреки всему принесёт его туда, где окажут помощь. Ирония. Злая шутка или цикличность. Всё по той же спирали, словно вернулся в тот день, когда его чуть не убили два киборга. Теперь это сделал уже он сам. Почти убил себя собственными руками. Когда всё настолько изменилось? Прошла словно целая вечность. Целая пропасть между ним тем, каким был три недели назад, и теперешним, искалеченным, полумёртвым, разбитым. Люди просто так не накладывают на себя руки. Внутри него всё сломалось, до сухого треска костей, целый мир развалился на части, разрушился до основания, до груды обгорелых обломков.
Сил хватает лишь на то, чтобы прижаться виском к чужому плечу. Когда душный, заполненный паром воздух ванной сменяется на прохладный, Мэтиан через пару вымученных вдохов приоткрывает глаза. Взгляд проскальзывает по чужой груди, цепляясь за тусклый блеск цепей. Тепло чужого тела согревает его собственное, потерявшее много крови.
— Прости, — выдыхает едва слышно. Почему-то это кажется важным: извиниться, что замарал собственной кровью его плечо, что белые пряди волос из-за его крови теперь вовсе не белые. И в этом единственном слове вдруг становится слишком много смысла. Прощения просят перед смертью. И Мэтиан её чувствует где-то рядом.
Прости, я не хотел. Прости, что наши пути пересеклись вот так. Прости, что украл. Прости? Сказал тому, кто сделал с ним это. Чьи фантомные руки направляли его же собственные, когда он резал себе шею. Парадоксально и так же бессмысленно, как всё остальное, что было с ним в стенах этого корабля. Бессмысленно для него самого.
— Холодно, — пытается сказать, и вроде бы у него это даже получается, когда его опускают на что-то жёсткое. Тепло чужого тела ускользает прочь, оставляя лишь холод и неопределенность, оставляя будто в пустоте. Что с ним будет дальше, он не знает, в голове эти мысли уже не помещаются, сознание будто сузилось до коротких констатаций очевидных фактов и до фиксации ощущений. Чувствует, как что-то болезненно колет руку и вверх по вене ползёт огонь, сменяясь онемением. Пытаясь приоткрыть глаза, Мэтиан старается не потерять сознание, но сил уже нет. Темнота наступает внезапно, словно выключили свет.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

18

Руки от костяшек до запястий плотно стягивали широкие линии бинта. Кастерн сидел на узкой лавке в раздевалке, устроив локти на коленях, и гипнотизировал отсутствующим взглядом расположенные в противоположном конце помещения раковины, квадратные, низкие, с горизонтальным большим зеркалом над ними. Щелчком прямо на пол сбросил пепел с сигареты, поднес фильтр ко рту, зажал зубами, затянулся. Перед глазами, в мути никотинового дыма, настойчиво висело случившееся: кровь, её необъятное карминово-красное море, лезвие скальпеля под рифленой подошвой сапога, холодная плитка душевой, чужая истерика, свои руки на раненой шее и ослепляющее, выворачивающее наизнанку бессилие. Оно ещё скреблось где-то внутри, мучительно и глухо, намертво засев острыми, болезненными крючьями, но разрушительные эмоции – гнев, злость и почти звериная ярость – уже схлынули, методично выбитые физическими нагрузками. Почти исчезли и деструктивные мысли. Остались только усталость, пустота и привычный, холодный остов самоконтроля.
От хирурга несколько минут назад пришло: «Состояние стабилизировано». Чуть позже, ещё через пару минут: «Очнётся примерно через час». Краткие, сухие сообщения, минимум информации, но от этих печатных строчек, высветившихся на экране пада, невидимый железный обруч, сжимающий грудную клетку, ослабил свою хватку. Позволил дышать, а не цедить воздух через сжатые челюсти и давиться, захлёбываясь, от пустоты и безысходности. Позволил – вслед за выплеснутой агрессией в тренажерном зале – думать. Опасность ещё не миновала, риск оставался почти таким же высоким, но отвратительная неопределенность, вязкая, как болото, начала принимать осмысленные, отчетливые формы конкретики. Формы того, что можно анализировать, с чем можно работать и на что можно ориентироваться.
Мэтиан всё ещё находился на грани, одной ногой в могиле, но теперь появились минимальные гарантии. Шанс, что парень выживет. Выносливый, живучий, как псина, когда-то потерявший руку по самое плечо и чёрт знает как справившийся с этим, – он выжил тогда. Выжил после нападения киборга в номере мотеля, когда кровопотеря и полученные раны приближались к смертельным. Да, чёрт возьми, ему уже однажды пытались перерезать горло – остался только шрам. Выжил. Выживет и сейчас.
Оставив сигарету в зубах, Кастерн подцепил край повязки и стал разбинтовывать руки. Один оборот, второй – белая ткань змеёй спустилась на пол, постепенно открывая забитые чернильным рисунком запястья. Мысли, занимающие голову, ползли неспешно и тяжело, но теперь имели направление, а не тонули в хаосе, зацикленные и малоэффективные.
Если пленник выживет, ему потребуется время, чтобы встать на ноги: путь до места назначения, в чёртовы ебеня, а затем по иннарским катакомбам явно неблизкий. Нужна выносливость, да и раненому там делать нечего – местные хищники вряд ли упустят возможную добычу. Никого из команды Кэйваторна Кастерн не возьмёт, пойдет один, не собираясь доверять своим головорезам ту информацию, знать о которой им не только не обязательно, но и опасно. Помощи, пойди что не так, ждать будет не от кого, и Мэтиана, не очухайся он окончательно, придётся тащить на себе. Такая себе перспектива. Вторя рациональности и сугубо личной выгоде, в размышления закономерно влезло: поставить точку можно будет в тех самых катакомбах. Убить сволочь на обратном пути, а не вытаскивать обратно, на корабль. Неплохая возможность избавиться от слишком много знающего ублюдка.
Если Мэтиан выживет сейчас, то на восстановление ему потребуется от двух до нескольких недель. Непозволительно много, с учетом, что до Иннары корабль долетит за четверо суток, а то и немного быстрее, но таковы были обстоятельства, а под обстоятельства приходилось подстраиваться. С ними приходилось считаться. Фогарта, к счастью, умел ждать, мог держать эмоции под контролем, даже когда цель маячила в дурманящей голову близости: протяни руку и сможешь схватить то, за чем так долго и неотступно гнался.
Почти разбинтовав второе запястье, Кастерн рывком сорвал оставшуюся повязку и бросил ткань на пол. Окурок ткнул в находящуюся рядом местную пепельницу, живущую то на подоконнике единственного здесь иллюминатора, то на лавке, то на раковинах. Выкинуть бы её к чертям собачьим, запретить команде травиться дымом в раздевалке, вот только выжигать лишние эмоции и мысли горьким куревом после часа-другого в зале иногда оказывается крайне необходимым. Через голову снял липнущую к телу майку, звякнули упавшие на грудь цепи. Вытер тканью лицо и отправил майку рядом на лавку, к куртке и снятому с руки паду. Поочередно вылез из сапог, руками стянув их за задники, бросил на пол. В тишине глухо ударилась подошва обуви. Поднялся, стащил брюки и прошел в сторону душевых кабинок, скрывшись за матовым стеклом, разделяющих их.
Вода, на грани холодной, действовала отрезвляюще. Структурировала мысли, проясняла голову, снимала усталость. Пятнадцать минут в душе, под тугими струями, льющимися с потолка, и Кастерна хватило бы ещё на несколько допросов, пыток и выворачивающих наизнанку, неподконтрольных ситуаций. Он смыл кровь с рук, лица и волос, возвращая длинным прядям прежнюю белизну. Вода, быстро окрашиваясь в красный, стекала вниз и теряла свой жуткий оттенок на матово-чёрном полу душевой. Постепенно стала прозрачной. Повернув ручку смесителя до минимума, Кастерн вышел из душевой. Нашел чистые брюки, влез в сапоги, натянул пепельно-серую майку. Откинул влажные пряди с лица, заправив часть за ухо, захватил пад, сигареты и покинул раздевалку.
В медотсеке его встретил Келли, спокойным взглядом всмотрелся в резкие черты лица капитана и прошёл вглубь помещений. Кастерн, переступив порог, последовал за ним.
Пациент ещё не отошёл от наркоза, – сообщил хирург, замедлив шаг и поравнявшись с блондином. Его голос был по-профессиональному лишен эмоций, но руки спрятаны в карманах медицинского халата: верный признак попытки эмоционально закрыться, отгородиться от собеседника. Фогарта сделал вид, что не заметил, – на подобные мелочи он не разменивался. У Келли, эмоционально привязанного к каждому своему пациенту, была своя чисто врачебная точка зрения, но Кастерн эту мягкосердечность к потенциальным врагам не разделял.
Плевать, что не очнулся. Я подожду.
Келли молча кивнул, не собираясь спорить. Несколько метров прошли молча.
Я остановил кровотечение, зашил рану, – снова заговорил хирург, нарушив молчание. – Поставил капельницы с кровезаменителями. Сейчас состояние парня стабильно. Если продержится ближайшие двое суток, то я смогу поставить его на ноги.
Продержится, – отозвался Кастерн, безапелляционно и строго. «Иначе тебе головы не сносить». И так уже облажались по полной программе, подвергнув опасности одного из очень важных для капитана пленников. Хуже не придумаешь. Хирург это прекрасно понимал. Возражать не стал, только поджал губы. Остановились у дверей палаты. Фогарта взялся за ручку, намереваясь зайти, но врач попридержал его:
Когда он очнётся, то может ничего не помнить и говорить всякую чушь.
Блондин вопросительно приподнял бровь, с несколько секунд всматриваясь в лицо Келли, словно пытался понять, не собирается ли тот снова играть одну из своих паршивых ролей хорошего врача, помогая больше разумного всем, кому ни попадя.
Послеоперационная амнезия, – продолжил Келли, выдерживая тяжелый взгляд капитана. – Может пройти достаточно быстро, за несколько минут, но пациента лучше ничем не провоцировать.
Ясно, – сухо отчеканил Кастерн, показывая тем самым, что диалог закончен, и повернул дверную ручку. Келли остался за порогом.
В палате было светло. За небольшим иллюминатором, открывающим вид на однообразную инвийскую пустыню, висели солнцеподобные Центавры, уже поднявшись гораздо выше линии горизонта и не попадая в обзор из окна, но по-дневному светло здесь было не поэтому. Всё помещение в лучших медицинских традициях было выполнено в бледных, почти белых тонах: светлая передвижная койка, немногочисленная мебель, белые стены, высокий светлый потолок. Пахло лекарствами и едва-едва, металлически, кровью.
Найдя стул, Кастерн подцепил его за перекладину спинки и переставил ближе к койке, в полутора метрах. Сел, закинув ногу на ногу, и бросил взгляд на пад, засекая время. Около получаса придётся подождать, пока неудавшийся самоубийца очнётся. С экрана пада, заблокировав его, блондин перевёл взгляд на лежащего на койке. Едва заметно прищурился, смотря на человека, который какой-то час назад должен был погибнуть. Умереть, принеся себя в жертву собственной гордости. Сейчас лежал, лишенный сознания наркозом, мертвенно-бледный, неподвижный, но живой. Из-под одеяла, которым Мэтиан был накрыт, виднелось угловатое, крепкое запястье, с прибинтованными чуть выше катетерами капельниц. Под капельницами, надежно перехватывая за руку и фиксируя её к находящейся ниже перекладине, красовался широкий ремень, какие используют в психбольницах. Фогарта одобрительно хмыкнул, разделяя предусмотрительность хирурга.
Скрестив руки на груди, стал ждать. Минуты едва перетекали одна в другую, создавая ложное ощущение, что время здесь идёт иначе. Кастерн, неподвижным взглядом смотря на Мэтиана, погрузился в мысли. Снова прогнал в голове случившееся, чувствуя, как злость на оплошность команды вулканической магмой клубится где-то внутри, подумал о сказанных врачом словах, прикинул возможные варианты развития событий, с неудовольствием отмечая, что планы придётся сильно корректировать. Оперевшись локтём о край находящейся рядом тумбочки, поменял своё положение и подпер висок костяшками, продолжая гипнотизировать взглядом неподвижное, хранившее спокойное выражение, лицо пленника. От цепкого взгляда не укрылось, когда Мэтиан начал приходить в себя, пошевелившись, а затем медленно, с трудом приоткрыл глаза.
Доброе утро, – негромко поздоровался блондин, подождав, когда чужой взгляд станет более осмысленным. Собственное холодное безразличие, казалось, льдом хрустело на зубах, выдавая в сказанных словах больше угрозы, нежели доброжелательности. – Как самочувствие?

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

19

«Аго́ния — терминальное состояние организма, предшествующее наступлению смерти, которое связано с активизацией компенсаторных механизмов, направленных на борьбу с угасанием жизненных сил организма. Является обратимым: в некоторых случаях человека можно спасти.»


— Эсса? Где это?
— Это далеко. Очень далеко отсюда.
— А ты хочешь вернуться домой, мам?
В космосе над головой чёрная бесконечность и россыпи звёзд. И Проксима кажется чужой, потому что как же это иначе, когда наполовину сам из другой Системы? Кровь чужая в тебе самом течёт.
— Скучаешь? Как оно — там?
— Мам, ты скучаешь по своему дому?
— Мам, почему ты осталась здесь? А.. Потому что любила..
— А в космосе холодно?
Холодно. И в темноте его страшно. Но так везде, когда ты один. Ирлан — название её родного далёкого города. Хотелось там побывать. Хотя бы раз. Увидеть те реки, горные цепи, зелёные равнины, непременно другие, нежели здесь, на знакомой Иннаре, увидеть ту, другую жизнь, тот яркий Сириус с его карликом. Хотелось, мечталось, жилось. До неполных пятнадцати.
В ночных кошмарах больше крови, чем было тогда.
— Нас не тронут.
— Не говори ерунды.
— Мы гражданские, пассажиры, мы без оружия.
— Им плевать.
— Мам, стой! Подожди!
Не уходи, не оставляй, вернись, молю, вернись. В темноте он остался один. В темноте бесконечного космоса.
— Ты хочешь жить? Тогда должен уметь убивать.
— Я хочу летать.
— Будешь.
Пиратский корабль не самая страшная вещь.
— Блять, Мэтиан, ты где его достал?
Рядом с огромным Риваном Джайлс кажется крошечной птицей. Но зато свой. Личный. В ослепительном свете грузового отсека, стоит, убаюканный ворчанием мощных двигателей, ловит на матовых боках скупые блики. Красивый. Руку к нему прижать, и будто бьётся где-то в глубине механическое сердце.
— Вот починим Риван, и весь мир будет наш, верно я говорю, да?
Да.
— Сколько не виделись, Мэтт? Заходи.
— Выпьем?
Пьют за удачу, за наглость, за женщин, за любовь. За то, чтобы пули и смерть обходили стороной. За свою азартную жизнь.
Живут. Без дома, без любви, без веры. Чёрный космос полосуя на ленты.
"Критическое снижение высоты" — металлическим голосом докладывает система. Дым валит сквозь открытую дверь в грузовой, скребет в трахее, раздирая лёгкие. Давит из груди мучительный кашель. Приплыли, блять. Сейчас разобьются о планету, которая неумолимо тащит к себе.
— Доложить об обстановке! — Пад на руке то отрубается, то включается вновь, — Блять, меня кто-нибудь слышит?!
"Задымление на нижнем уровне"
"Аварийная блокировка дверей"
— Система, блять, данные об обстановке! Срочно!
"Критическое повреждение корпуса. Идёт снижение. Снижение. Снижение."
— Данные о команде.
"Данные не предоставлены."
— Данные о команде! Блять! Сука, быстро!
"Снижение по назначенному курсу"
"Зафиксирован автономный запуск спасательной капсулы"
"Левый борт"
"По назначенному курсу"
Красная надпись на паде. Помехи.
"Выведен из строя"
"Выведен из строя"
"Выведен"
"Критическое"
И абсолютная чернота.
Она расступается медленно, убирая свои мягкие лапы из сознания, растворяясь, едва ли позволяя просочиться в глухую пустоту мерному гулу. Похожий на двигатели, только другой, незнакомый. Мысли в голове не склеиваются воедино, путаются, теряясь. Лишь потом Мэтиан чувствует, что лежит, вроде бы даже накрыт одеялом. Холодно. Студёный воздух ползёт по руке. Глаза открываются с трудом, от яркого света хочется спрятаться в темноте. Он чувствует туго перебинтованную шею, голову не повернуть. Сложно дышать. Но он жив. Понимает это и почти сразу же слышит рядом незнакомый голос. Он здесь не один? Это кажется невозможным. С трудом распахнув глаза, с потолка переводит взгляд на сидящего рядом. Блондин, тёмные глаза, подведённые чёрным, пирсинг, светло-серый верх. Татуировками забитые руки. Серебристые цепи на шее. Мэтиан щурится, силясь вспомнить хоть что-то. Он помнит Риван. И то, как по коридору прокатила удушливая, горячая волна, сбивая с ног. Металлический треск и скрежет, как вой, смешанный с криком. Дальше — абсолютный пустой лист.
— Что случилось? — Слова даются с трудом, в горле пересохло, от этого выходит хрипло. Непонятное чувство, что что-то не так, не даёт ни о чём думать. Ни о чем толком вспомнить.
—  Где я?
Непонимающе осматриваясь, взглядом цепляется за капельницу, белые стены, яркие лампы на потолке, дверь, какие бывают на космических кораблях.
— Где Риван? А моя команда? Они живы? Где они? Я хочу их видеть, — Слова вырываются сами собой, Мэтиан пытается встать, но руки ему словно кто-то крепко держит. Опустив взгляд на запястья, понимает, что прикован к кровати. Пульс подскакивает моментально, вдоль позвоночника прокатывается ледяная волна паники, — Скажи, что с ними, — пытаясь совладать с собой, но вместе с тем — освободить хотя бы одну руку, снова смотрит на блондина, — Где я? Где? Кто ты такой? — Почти срываясь на крик, но горло перехватывает невидимая рука, пережимая, вдохнуть почти невозможно.
И молча смотря в чужие карие глаза, вдруг вспоминает. Как удар по голове, как вспышка сверхновой, как выстрел. Никакого Ривана здесь нет. И нет его уже давно.
Вспоминает всё, что было и почему он тут оказался. На этой койке, прикованный, с забинтованной шеей.
Чудовище. Монстр во плоти сидит перед ним. А сам он недавний самоубийца.
— Нет, — отрицательно качает головой, пытаясь хоть немного отползти прочь, — Это невозможно. Я должен был умереть. Умереть! Нет! Сука, блять, нет! Нет! Нет! За что?!
Пытается вырвать руки. Освободиться. Он хоть бы ещё раз перерезал себе горло, пусть даже сейчас.
Он должен был умереть.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0

20

Вопрос блондина остался без ответа, исчезнув где-то на зыбкой грани яви и наркоза, который медленно и с трудом отпускал Мэтиана из своих химических объятий. Может, и не стоило сюда приходить, сидеть у койки и смотреть на неподвижное спокойное лицо, лишенное привычных наглых и острых черт. Не стоило ждать, когда пленник придёт в себя. Не стоило тратить время на этого аранельского ублюдка, вознамерившегося поставить точку в своей биографии, но Кастерн, оказавшись в медотсеке, был движим отнюдь не сочувствием и сожалением о случившимся. Он хотел лично убедиться, что Мэтиан остался жив. До отвратительного банально хотел получить подтверждение словам хирурга и собственным ожиданиям, увидеть, что человек, который умирал от потери крови на тёмных керамических плитках, теперь всего лишь под капельницами и прикован к больничной койке ремнями. Живой и в сознании.
Сейчас ты в медотсеке пиратского корабля, – отозвался Кастерн на заданный будто в пустоту вопрос, не уверенный, что его слышат и понимают. Тон блондина оставался спокойным и холодным, в противовес состоянию пленника, на которого реальность, сплетённая воедино с воспоминаниями и послеоперационным бредом, навалилась тяжелым удушающим потоком. – Ты был ранен,«Своими блять собственными руками, сволочь ты ферийская», – Но тебе вовремя оказали хирургическую помощь.
Бесполезно. Мэтиан его даже не узнал, бегло рассматривая почти в упор. Значит, хирург, предупреждая о временной амнезии, всё же не соврал, и теперь перед Фогартой разворачивался мало предсказуемый сценарий, способный закончиться чёрт знает чем. Ришлейд мог вообще ничего не вспомнить, или вспомнить, но далеко не сразу. Сейчас, Кастерн мог поклясться, его память представляла собой рваное полотно, калейдоскоп случайных событий из прошлого, перетасованных, как карты в колоде, и, как оказалось, отброшенных на год назад. Из настоящего пленник ничего не помнил, даже беловолосого человека, сидящего у его койки, с которым его связывал по меньшей мере последний месяц.
Включив пад на запястье, блондин напечатал в чат с Келли короткое сообщение о том, что пациент очнулся, и вернулся взглядом к Мэтиану, снова скрещивая руки на груди. Слегка склонил голову набок, сохраняя молчание, и не пошевелился, когда Мэтиан попытался хотя бы привстать с койки. Не выйдет. Ремни фиксировали достаточно надежно, чтобы не переживать о том, что пациент сбежит. Отозвались только глухим коротким лязгом, сдвинувшись по перекладине внизу. Кастерн едва заметно прищурился, отстраненно всматриваясь в лицо пленника, в его расширенные зрачки, где на подступах маячила паника и мало подконтрольное состояние аффекта.
Риван. Конечно же. Стометровый ферийский корабль, существование которого Фогарта не застал. Если верить сведениям, то он находился под командованием Мэтиана и чуть больше года назад сгинул в адском жерле организованного кем-то нападения, а затем и взрыва, навсегда похоронившего эту стотысячетонную громадину вместе с её экипажем. У Ришлейда остался только «Джайлс», единственная нормальная рука, чудовищные флэшбеки и укомплектованный список врагов, один из которых совершенно точно считал, что успешно поквитался с этой аранельской паскудой. Но паскуда была жива, отлеживалась в медотсеке вражеского пиратского корабля и ждала её теперь совсем другая участь.
Кастерн мог бы Мэтиану возразить. Мог бы ответить на каждый заданный вопрос, прямо смотря в эти чёртовы хищные глаза, замутненные анестетиком, недавним наркозом и непониманием происходящего.
«Нет твоего Ривана»
«Команды тоже нет. На том свете они»
«Не увидишь, Мэтиан. Уже нет»
Но хирург сказал не провоцировать, а Кастерн не был садистом, пользующимся чужим бессилием и слабостью. Не был тем, кто выворачивает других наизнанку ради собственного удовольствия. Пусть пленник вспомнит сам. Правда, рассказанная врагом, ему не нужна. Воспоминания, вытащенные из памяти чужими словами, – тоже. Вспомнит. Врач сказал, что должен. Ответом Фогарта удостоил только последний вопрос, уже срывающийся в истерику.
С тобой мы уже знакомы, Мэтиан, – губы тронула усмешка, в противовес собеседнику не выражающая никаких эмоций: ни злобы, ни насмешки, ни хотя бы чего-то, отдаленно похожего на дружелюбие. Безразличная и спокойная, словно неестественная. Пленник не ответил, вместо этого в его глазах мелькнуло узнавание, быстро и неотвратимо принимающее форму кошмара, с которым он столкнулся. Потянуло за собой остальные воспоминания, накрыв волной истерики, гнева и непринятия. Усмешка блондина превратилась в оскал, кривой и болезненный. В ответ на чужие эмоции в груди, скаля клыки, начала подниматься ярость.
Коротко лязгнула замками открывшаяся дверь, отъезжая в сторону. В палату быстрыми шагами зашёл Келли, бросил взгляд на капитана и, не получив запрета, приблизился к койке. Опустил на тумбочку небольшой кейс с лекарствами. Открыл, вынул шприц с седативным и развернулся к капельнице, втыкая в ёмкость иглу. Движения врача, скупые и сдержанные, демонстрировали подконтрольность ситуации. Кастерн, молча наблюдая, неспеша поменял своё положение на стуле, наклонившись вперед, и оперся локтями о колени.
Всё хорошо, Мэтиан, – обратился Келли к пленнику, сохраняя спокойное, даже дружелюбное выражение лица, как человек, которому не всё равно. Вероятно, надеялся, что пациент среагирует на это, поймет, что зла ему здесь не желают. По крайней мере пока он под наблюдением человека в белой униформе. Опустил руку на его плечо, заставляя лечь обратно на кровать. – Успокойся. Тебе нужно отдохнуть, это пройдёт.
Кастерн, не собираясь влезать в диалог, перевёл взгляд на свои руки. Затолкал клокочущую ярость обратно в предназначенную для неё клетку. Провёл по разбитым костяшкам, чувствуя, как неприятно садануло по нервам, сжал травмированную руку в кулак, разжал, словно проверяя, насколько ощутимы ссадины. Ерунда. Чёртова издержка обычного допроса. Поднялся со стула, не рассчитывая здесь задерживаться. Прошёл по направлению к выходу из палаты, но остановился у изножья кровати. Положил руку поверх перекладины, брякнув о металл надетыми перстнями, и повернулся к Мэтиану. Во взгляде, замороженном льдом, под толщей безразличия, безжалостности и непримиримости, на самом его дне отражались, едва угадываясь, понимание и сожаление.
Спрашивай себя не «за что», а «почему», Мэтт, – голос звучал ровно, без запинок, на той грани, когда сказанное прижимает к кровати также неотвратимо и надежно, как и ремни на чужих запястьях. – Так гораздо быстрее найдешь ответы. Правильные ответы.
Проведя по перекладине до её края, Кастерн убрал руку, отвернулся от лежащего на кровати и направился к выходу из палаты. Дверь, с тихим шелестом отъехав в сторону, выпустила блондина в коридор. Закрылась за его спиной. Направившись прочь из медицинского отсека, Фогарта набрал одного из своих заказчиков. Трубку сняли почти сразу: этот звонок заинтересованный в контрабанде своего товара Даэг уже ждал.

Подпись автора

das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
https://forumupload.ru/uploads/001c/30/4b/3/884849.gif
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »

Hocico – Dark Sunday

0

21

Чужие слова, пролетевшие ранее лишь фоном, цепляют мысли только в тот момент, когда паника ледяными пальцами пережимает горло — не вдохнуть нормально, не выдохнуть. Ещё немного — и сломает трахею.
«в медотсеке пиратского корабля»
«ранен»
«хирургическую помощь»
"Что?
Постой. Замолчи. Я не понимаю.
Как такое возможно?"

Невозможным кажется абсолютно всё, даже то, что постепенно выныривает из омута памяти, с неотвратимостью конца приобретая черты. Он ведь помнит. Ту кровь свою собственную на полу, как размазалась липким и горячим по рукам и телу, как пульс бил в ладонь, как невозможно было дышать. Как падал в пустоту, как в нём оставался лишь страх перед неизбежным. И до этого — всю ту боль, его к этому подтолкнувшую. Та, физическая, какая резала ему шею, впиваясь кривыми когтями безысходности и холода, вытаскивающего из тела жизнь, она казалась непомерно меньшей, чем та, которая растерзала его душу в клочья, пока он сидел на стуле в допросной перед беловолосым монстром, и не было ни тени сожаления в его глазах. Тот страшный взгляд влился в память, как кислота, отпечатавшись там навсегда. Сейчас Мэтиан видел его же.
Скрещенные на груди руки, усмешка, пересекшая губы, сталь, звенящая в голосе. Конечно. Знакомы. Но не так, как Мэтиану показалось сначала. Он-то думал, что оказаться с ним рядом, пока он под капельницей в медотсеке, может лишь тот, кого он хорошо знает, кому может доверять, тот, кому может позволить видеть себя таким. Но всё иначе. Теперь иначе. Больше Мэтиан не хозяин собственной жизни. Чего уж там говорить: и смерти своей тоже. Даже убить себя не смог. Если б не панический ужас, множащийся сейчас бешеным пульсом, рассмеялся бы, как смеялся всегда смерти в лицо. Что ж, здесь Кастерн её опередил, отобрал, вытащил из её лап, но в угоду собственным целям.
И вот: замученная удача Мэтиана четвертована у него на глазах, а слёз не осталось, как и сил, чтобы смеяться, когда смерти снова посмотрит в глаза.
Молчит в те немногие оставшиеся секунды, когда между ними двумя ещё есть тот незавершённый диалог, не ясно только, когда продолжен будет, и будет ли вообще. И Мэтиан молчит. Ведь что сказать, когда проиграл, когда ничего не осталось, когда на шее застегнулся ошейник? Взгляд прямо в карие глаза напротив. Гипнотически. А все собственные мысли, что всплывают в голове, пулями пробивают самообладание. Было ли оно вообще? Была ли его прошлая жизнь, рассыпавшаяся цветными осколками разбитого витража?
Ответить не может даже себе. Медленно моргнув, переводит замутненный, расфокусированный взгляд на врача. Как оказался врач здесь, почему пришёл? Прямиком из памяти — картинка, где Кастерн что-то набирает на паде. Ясно. Всё ясно. И Мэтиан смотрит, как игла прокалывает тонкую плёнку флакона капельницы, выплевывая в раствор седативное, которое почти сразу же вливается ему в вену.
Мэтиан чувствует, как чужая рука ложится на плечо, возвращая на кровать, надёжно прижимая к ней, лишая возможности освободиться. Он пытается поднять руки к горлу, чтобы коснутся бинтов, но руки всё так же прикованы ремнями.
Всё хорошо? Нихрена.
Пройдёт? Это же просто смешно.
Но ведь врач привык лгать об этом, с него ли за это спрашивать?
Перед глазами начинает плыть, ослепительно белая комната размывается вместе с находящимся рядом с кроватью врачом и блондином, уже поднявшимся со своего места, где сидел всё это время, пока смотрел на лежащего перед ним пленника. И сейчас он такой же непробиваемый, как и был, таким остался, ни одна чужая эмоция, никакая истерика, ни мольбы с проклятьями или слёзы не могли вытащить из его мрачной души хоть что-то. Была ли у него она вообще? Именно это Мэтиан хочет у него спросить, пока Кастерн направляется к двери. Когда же тот останавливается, развернувшись, Мэтиану вдруг наваждением кажется, что увидел во мраке вискарных глаз слишком многое. Взгляд собственный стекает по белым прядям и руке до тускло бликующих перстней на татуированных пальцах. Сознание, накачанное седативными, уже плохо воспринимает реальность: вокруг Мэтиан не видит почти ничего, ничего и не чувствует. Где-то на самой грани, уже откинувшись на подушки и подняв усталый взгляд к потолку, едва держась в сознании, он понимает, что этот монстр в человеческом облике прав: на вопрос «почему?» всегда есть ответ. И сейчас он тоже где-то существует. Ответ на вопрос: почему Мэтиан оказался здесь и на этой грани? Он точно есть, вот только Мэтиан не может вспомнить, чувствуя, как мысли становятся всё абсурднее и короче, а картинку перед глазами заволакивает чернотой.
— Он ушёл? — едва выговаривая слова. Почему-то это кажется важным уточнить: перед глазами уже темно, Мэтиан ничего не видит, лишь так же чувствует, даже острее и чётче, что лежит, что рукам холодно, а голову повернуть всё так же невозможно.
Проходит будто бы вечность.
Да.
Чувствует, как его накрывают мягким одеялом, и сразу же становится тепло.
— Я посплю немного.. Окей?
Снова — целая вечность.
Конечно, Мэтт. Спи. Всё хорошо.
Проваливается в сон постепенно, ещё слыша, как кто-то тихо ходит по палате, как с кем-то переговаривается, как едва слышно отъезжает в сторону дверь. Или ему это только кажется? Звуки уплывают на периферию сознания, плывут дальше, растворяясь, исчезая, сливаясь с тяжёлым, медикаментозным сном. И там ему опять снится Риван и тот далёкий день, когда все ещё было хорошо, и казалось, что будет ещё лучше, ведь удача, его вечная любовница, с ним. Когда он сам был у себя, и жизнь его не разделилась на до и после. В этом сне он хотел бы остаться, но рано или поздно приходится проснуться.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/717644.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/949792.png https://forumupload.ru/uploads/001a/e8/7f/17/67319.png
Его больше нет 
Он всего лишь мёртвый
капитан
мёртвого космического корабля

0


Вы здесь » EoNA » Открытый космос » The memory of the ancient god


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно