Руки от костяшек до запястий плотно стягивали широкие линии бинта. Кастерн сидел на узкой лавке в раздевалке, устроив локти на коленях, и гипнотизировал отсутствующим взглядом расположенные в противоположном конце помещения раковины, квадратные, низкие, с горизонтальным большим зеркалом над ними. Щелчком прямо на пол сбросил пепел с сигареты, поднес фильтр ко рту, зажал зубами, затянулся. Перед глазами, в мути никотинового дыма, настойчиво висело случившееся: кровь, её необъятное карминово-красное море, лезвие скальпеля под рифленой подошвой сапога, холодная плитка душевой, чужая истерика, свои руки на раненой шее и ослепляющее, выворачивающее наизнанку бессилие. Оно ещё скреблось где-то внутри, мучительно и глухо, намертво засев острыми, болезненными крючьями, но разрушительные эмоции – гнев, злость и почти звериная ярость – уже схлынули, методично выбитые физическими нагрузками. Почти исчезли и деструктивные мысли. Остались только усталость, пустота и привычный, холодный остов самоконтроля.
От хирурга несколько минут назад пришло: «Состояние стабилизировано». Чуть позже, ещё через пару минут: «Очнётся примерно через час». Краткие, сухие сообщения, минимум информации, но от этих печатных строчек, высветившихся на экране пада, невидимый железный обруч, сжимающий грудную клетку, ослабил свою хватку. Позволил дышать, а не цедить воздух через сжатые челюсти и давиться, захлёбываясь, от пустоты и безысходности. Позволил – вслед за выплеснутой агрессией в тренажерном зале – думать. Опасность ещё не миновала, риск оставался почти таким же высоким, но отвратительная неопределенность, вязкая, как болото, начала принимать осмысленные, отчетливые формы конкретики. Формы того, что можно анализировать, с чем можно работать и на что можно ориентироваться.
Мэтиан всё ещё находился на грани, одной ногой в могиле, но теперь появились минимальные гарантии. Шанс, что парень выживет. Выносливый, живучий, как псина, когда-то потерявший руку по самое плечо и чёрт знает как справившийся с этим, – он выжил тогда. Выжил после нападения киборга в номере мотеля, когда кровопотеря и полученные раны приближались к смертельным. Да, чёрт возьми, ему уже однажды пытались перерезать горло – остался только шрам. Выжил. Выживет и сейчас.
Оставив сигарету в зубах, Кастерн подцепил край повязки и стал разбинтовывать руки. Один оборот, второй – белая ткань змеёй спустилась на пол, постепенно открывая забитые чернильным рисунком запястья. Мысли, занимающие голову, ползли неспешно и тяжело, но теперь имели направление, а не тонули в хаосе, зацикленные и малоэффективные.
Если пленник выживет, ему потребуется время, чтобы встать на ноги: путь до места назначения, в чёртовы ебеня, а затем по иннарским катакомбам явно неблизкий. Нужна выносливость, да и раненому там делать нечего – местные хищники вряд ли упустят возможную добычу. Никого из команды Кэйваторна Кастерн не возьмёт, пойдет один, не собираясь доверять своим головорезам ту информацию, знать о которой им не только не обязательно, но и опасно. Помощи, пойди что не так, ждать будет не от кого, и Мэтиана, не очухайся он окончательно, придётся тащить на себе. Такая себе перспектива. Вторя рациональности и сугубо личной выгоде, в размышления закономерно влезло: поставить точку можно будет в тех самых катакомбах. Убить сволочь на обратном пути, а не вытаскивать обратно, на корабль. Неплохая возможность избавиться от слишком много знающего ублюдка.
Если Мэтиан выживет сейчас, то на восстановление ему потребуется от двух до нескольких недель. Непозволительно много, с учетом, что до Иннары корабль долетит за четверо суток, а то и немного быстрее, но таковы были обстоятельства, а под обстоятельства приходилось подстраиваться. С ними приходилось считаться. Фогарта, к счастью, умел ждать, мог держать эмоции под контролем, даже когда цель маячила в дурманящей голову близости: протяни руку и сможешь схватить то, за чем так долго и неотступно гнался.
Почти разбинтовав второе запястье, Кастерн рывком сорвал оставшуюся повязку и бросил ткань на пол. Окурок ткнул в находящуюся рядом местную пепельницу, живущую то на подоконнике единственного здесь иллюминатора, то на лавке, то на раковинах. Выкинуть бы её к чертям собачьим, запретить команде травиться дымом в раздевалке, вот только выжигать лишние эмоции и мысли горьким куревом после часа-другого в зале иногда оказывается крайне необходимым. Через голову снял липнущую к телу майку, звякнули упавшие на грудь цепи. Вытер тканью лицо и отправил майку рядом на лавку, к куртке и снятому с руки паду. Поочередно вылез из сапог, руками стянув их за задники, бросил на пол. В тишине глухо ударилась подошва обуви. Поднялся, стащил брюки и прошел в сторону душевых кабинок, скрывшись за матовым стеклом, разделяющих их.
Вода, на грани холодной, действовала отрезвляюще. Структурировала мысли, проясняла голову, снимала усталость. Пятнадцать минут в душе, под тугими струями, льющимися с потолка, и Кастерна хватило бы ещё на несколько допросов, пыток и выворачивающих наизнанку, неподконтрольных ситуаций. Он смыл кровь с рук, лица и волос, возвращая длинным прядям прежнюю белизну. Вода, быстро окрашиваясь в красный, стекала вниз и теряла свой жуткий оттенок на матово-чёрном полу душевой. Постепенно стала прозрачной. Повернув ручку смесителя до минимума, Кастерн вышел из душевой. Нашел чистые брюки, влез в сапоги, натянул пепельно-серую майку. Откинул влажные пряди с лица, заправив часть за ухо, захватил пад, сигареты и покинул раздевалку.
В медотсеке его встретил Келли, спокойным взглядом всмотрелся в резкие черты лица капитана и прошёл вглубь помещений. Кастерн, переступив порог, последовал за ним.
– Пациент ещё не отошёл от наркоза, – сообщил хирург, замедлив шаг и поравнявшись с блондином. Его голос был по-профессиональному лишен эмоций, но руки спрятаны в карманах медицинского халата: верный признак попытки эмоционально закрыться, отгородиться от собеседника. Фогарта сделал вид, что не заметил, – на подобные мелочи он не разменивался. У Келли, эмоционально привязанного к каждому своему пациенту, была своя чисто врачебная точка зрения, но Кастерн эту мягкосердечность к потенциальным врагам не разделял.
– Плевать, что не очнулся. Я подожду.
Келли молча кивнул, не собираясь спорить. Несколько метров прошли молча.
– Я остановил кровотечение, зашил рану, – снова заговорил хирург, нарушив молчание. – Поставил капельницы с кровезаменителями. Сейчас состояние парня стабильно. Если продержится ближайшие двое суток, то я смогу поставить его на ноги.
– Продержится, – отозвался Кастерн, безапелляционно и строго. «Иначе тебе головы не сносить». И так уже облажались по полной программе, подвергнув опасности одного из очень важных для капитана пленников. Хуже не придумаешь. Хирург это прекрасно понимал. Возражать не стал, только поджал губы. Остановились у дверей палаты. Фогарта взялся за ручку, намереваясь зайти, но врач попридержал его:
– Когда он очнётся, то может ничего не помнить и говорить всякую чушь.
Блондин вопросительно приподнял бровь, с несколько секунд всматриваясь в лицо Келли, словно пытался понять, не собирается ли тот снова играть одну из своих паршивых ролей хорошего врача, помогая больше разумного всем, кому ни попадя.
– Послеоперационная амнезия, – продолжил Келли, выдерживая тяжелый взгляд капитана. – Может пройти достаточно быстро, за несколько минут, но пациента лучше ничем не провоцировать.
– Ясно, – сухо отчеканил Кастерн, показывая тем самым, что диалог закончен, и повернул дверную ручку. Келли остался за порогом.
В палате было светло. За небольшим иллюминатором, открывающим вид на однообразную инвийскую пустыню, висели солнцеподобные Центавры, уже поднявшись гораздо выше линии горизонта и не попадая в обзор из окна, но по-дневному светло здесь было не поэтому. Всё помещение в лучших медицинских традициях было выполнено в бледных, почти белых тонах: светлая передвижная койка, немногочисленная мебель, белые стены, высокий светлый потолок. Пахло лекарствами и едва-едва, металлически, кровью.
Найдя стул, Кастерн подцепил его за перекладину спинки и переставил ближе к койке, в полутора метрах. Сел, закинув ногу на ногу, и бросил взгляд на пад, засекая время. Около получаса придётся подождать, пока неудавшийся самоубийца очнётся. С экрана пада, заблокировав его, блондин перевёл взгляд на лежащего на койке. Едва заметно прищурился, смотря на человека, который какой-то час назад должен был погибнуть. Умереть, принеся себя в жертву собственной гордости. Сейчас лежал, лишенный сознания наркозом, мертвенно-бледный, неподвижный, но живой. Из-под одеяла, которым Мэтиан был накрыт, виднелось угловатое, крепкое запястье, с прибинтованными чуть выше катетерами капельниц. Под капельницами, надежно перехватывая за руку и фиксируя её к находящейся ниже перекладине, красовался широкий ремень, какие используют в психбольницах. Фогарта одобрительно хмыкнул, разделяя предусмотрительность хирурга.
Скрестив руки на груди, стал ждать. Минуты едва перетекали одна в другую, создавая ложное ощущение, что время здесь идёт иначе. Кастерн, неподвижным взглядом смотря на Мэтиана, погрузился в мысли. Снова прогнал в голове случившееся, чувствуя, как злость на оплошность команды вулканической магмой клубится где-то внутри, подумал о сказанных врачом словах, прикинул возможные варианты развития событий, с неудовольствием отмечая, что планы придётся сильно корректировать. Оперевшись локтём о край находящейся рядом тумбочки, поменял своё положение и подпер висок костяшками, продолжая гипнотизировать взглядом неподвижное, хранившее спокойное выражение, лицо пленника. От цепкого взгляда не укрылось, когда Мэтиан начал приходить в себя, пошевелившись, а затем медленно, с трудом приоткрыл глаза.
– Доброе утро, – негромко поздоровался блондин, подождав, когда чужой взгляд станет более осмысленным. Собственное холодное безразличие, казалось, льдом хрустело на зубах, выдавая в сказанных словах больше угрозы, нежели доброжелательности. – Как самочувствие?
- Подпись автора
das Monster // av by Auvren Taegan 🖤
« You are my victim, I'll eat your soul
Your pain is my pleasure‚ darkness is my
home »
♪ Hocico – Dark Sunday